Дар тому, кто рождён летать

Леди из Пекатоники

Помнишь, когда ты был ребёнком, как важно было, чтобы тебя любили, тобой восхищались? Как было здорово иногда оказаться героем в игре, на глазах у девочек принеся своей команде победное очко?

Странная штука — полёт. Благодаря ему, однажды всё это изменилось.

В один из летних дней 1966 года я оказался близ Пекатоники в штате Иллинойс. День выдался удачный, мы прокатили тридцать пассажиров до заката, времени до наступления темноты оставалось ещё на один рейс.

Люди всё ещё толпились вокруг — одни сидели в автомобилях, другие стояли небольшими группами; все смотрели в сторону наших самолётов.

Я в сумерках взобрался на крыло своего биплана и прокричал в их сторону:

— Ещё один рейс, ребята! Последний рейс на сегодня — лучший рейс за весь день, поднимаемся прямо сейчас! Никакой дополнительной платы, только три доллара! Есть всего два места!

Никто не пошевелился.

— Посмотрите на этот закат, там наверху всё пылает огнем! Зрелище в два раза более захватывающее, если наблюдать его прямо с неба! Усевшись в эту кабину, вы окажетесь в самой гуще событий!

Холмы и деревья уже превратились на горизонте в тёмные силуэты, словно это были фигурки, расположенные по краю купола в планетарии; вот-вот погаснет свет и начнётся демонстрация звёздного неба.

Но никто не захотел полететь. Я почувствовал себя беспомощным — в моих руках был прекрасный, величественный дар, я пытался поделиться им с миром, которому это было неинтересно.

Я сделал ещё одну попытку убедить их и махнул рукой. Запустил двигатель и взлетел, чтобы самому посмотреть на этот закат.

Это был один из тех удивительных случаев, когда я сам не догадывался, как истинны были мои слова. Дымка поднималась от земли до высоты в полторы тысячи футов, над ней был кристально чистый воздух.

Оттуда, сверху, в последних солнечных лучах, она выглядела, словно море интенсивно-золотой жидкости, из которого изумрудно-фиолетовыми островами вздымались вершины окрестных холмов.

Никогда ещё мне не доводилось видеть такого ясного и захватывающего зрелища. Мы с бипланом поднимались в одиночестве, наблюдая, купаясь в красках этой живой картины.

Где-то, на высоте четырёх тысяч футов мы остановились, не в силах оставаться лишь пассивными зрителями. Нос пошел вверх, правое крыло — вниз, двигатель умолк, и мы сделали переворот через крыло, который перешёл в петлю, которая, в свою очередь, превратилась в бочку.

Серебристый винт вращается медленно, словно вентилятор, когда мы устремляемся вниз; земля оказывается то под нами, то над нашей головой. Это был полёт во имя чистой радости пребывать в воздухе, в благодарность Божественному небу за доброту по отношению к нам обоим.

Нас заполнила робость и, в тоже время, — гордость, мы вновь ощутили, как мы любим эту мучительно-прекрасную горько-сладкую штуку, которая зовется полёт.

 Прозрачный ветер с пронзительным свистом носился стремительными потоками вокруг нас в низших точках наших петель и кувырков, а затем, он замирал, становился мягким, спокойным, легонько обдувая нас, когда мы почти останавливались в высших точках воздушных фигур.

Биплан и я, — мы, вместе побывавшие в стольких приключениях — в солнце и в непогоду, в удачные полёты и в неудачные, когда было трудно и когда всё шло, как по маслу — мы окунулись, наконец, в это чистое золотое море, нырнули глубоко, выровняли крылья и заскользили ко дну, чтобы приземлиться на тёмном лугу.

Мотор выключен, винт грустно качнулся раз-другой и замер. Я неподвижно сидел в кабине, даже не отстегнув парашют. Было очень тихо, хотя люди по-прежнему были здесь. Должно быть, на наших крыльях всё ещё играл бликами заоблачный солнечный свет, и они остались посмотреть на них.

А затем я услышал, как одна женщина сказала другой.

— У него храбрости хватит на десятерых — летать на этом старом ящике!

Её слова громко прозвучали в тишине ночного воздуха. Меня словно огрели железной трубой. О, да, я был героем. Меня любили, мной восхищались. Я был в центре внимания.

Но вдруг, я почувствовал отвращение ко всему этому, к ней, её словам. И мне стало ужасно горько и больно. Женщина, неужели ты не видишь? Неужели у тебя нет даже тени понимания?

Тогда, летом 1966 года в Пекатонике, в кабине биплана, который только что приземлился, я понял, что радость не в том, чтобы тебя любили и тобой восхищались другие люди.

Радость в том, чтобы самому быть способным любить и восхищаться тем редким и прекрасным, что я нахожу в небе, в своих друзьях, в душе и теле моего живого биплана.

 «…храбрости на десятерых, — сказала она, — летать… на этом старом…ящике».

Что-то не так с этими чайками

Я всегда завидовал чайке. Ее полёт такой свободный и непринужденный. В отличие от неё, я суечусь, лезу из кожи вон, выделываю фигуры и с шумом и треском подымаюсь в небо, лишь бы только оставаться в воздухе.

Она — мастер. Я — новичок.

Правда, недавно я решил присмотреться к чайке. Хотя, она резко набирает высоту, пикирует и делает грациозные повороты, но это и всё, что она выполняет, — резкий подъём, пике и поворот. Никакой воздушной акробатики!

Либо ей не хватает инициативы, либо смелости. Ни то, ни другое обстоятельство не позволят ей быть в воздухе самой искусной.

Я не хочу судить о ней строго — не требую, чтобы она сразу выполняла двойные повороты по восьми направлениям и «клеверные листы», но не будет излишним попросить её сделать простую петлю или не вызывающую особых усилий медленную бочку.

Не раз с пристрастием наблюдая за чайками, я был уверен, что какая-нибудь молодая чайка-ас мне обязательно что-нибудь продемонстрирует.

Вот она стремительно летит вниз, к воде, набирая скорость, которой хватило бы любому пилоту, и затем, взмывает вверх… выше… выше… вот я уже уверен, что она сейчас перевернётся, сделает петлю…

И я шепчу: «Ну же, сделай её!», но всегда оказывается, что что-нибудь этому помешало. Она внезапно начинает снижать скорость, и дуга, по которой она летела становится… более пологой, она поворачивает и спешит затеряться в толпе собратьев, словно стыдится того, что во всём следовала за ними по пятам.

«Ты смотришься так величественно, — думал я, — но посади тебе на хвост воробья, и, бьюсь об заклад, ты не сможешь от него избавиться!»

Другие птицы освоили отдельные приемы точного полёта и высшего пилотажа. Иногда гуси летят вполне сносным клином, и это достойно похвалы.

Однако, некоторые из них, несомненно, боятся столкновений в воздухе. Не раз гусиный клин бывал испорчен группой из четырех-пяти птиц, слишком отделившихся от остальных и растянувшихся по всему небу.

Добавьте к этому кряканье остальных, призывающих сомкнуть ряды, и получится картина откровенно небрежного полёта. Неудивительно, что охотники попадают в них из ружей.

Малообещающий с виду пеликан является, едва ли, не кандидатом в сферу высшего пилотажа. Он может выполнить изящный переворот через крыло, однако, он, при этом, не выполняет главное условие маневра: не выходит из пике.

Он, по-видимому, даже не пытается освоить этот выход и влетает в воду, вздымая целый гейзер белых брызг.

Итак, вернемся к чайке. Можно найти оправдание пеликанам и гусям, малиновке и крапивнику, но чайка просто создана для воздушной акробатики. Взгляните на эти характеристики:

 1. Сильные крылья и лонжероны, обладающие необходимыми пропорциями.

 2. Слегка неустойчивый корпус.

 3. Высокое ограничение числа Маха.

 4. Низкая скорость потери подъёмной силы.

 5. Приспосабливание к переменчивым условиям.

 6. Исключительная маневренность.

Но все эти факторы бесплодны, потому что чайка не проявляет в своих полётах настойчивости. Она довольствуется тем, что всю свою жизнь летает, повторяя основные приёмы, заученные в первые пять часов, проведенных ею в воздухе.

Поэтому, хотя я и любуюсь чайкой, тем, как свободно она летает, но если бы мне пришлось пожертвовать духом настойчивого поиска ради того, чтобы поменяться с чайкой местами, я в любой день и час предпочел бы свою шумную кабину.

Пленник
технической страсти. Спасите!

Что-то, должно быть, было не так с самого начала, когда я ещё учился летать.

Я помню, как одно время я верил, что эти маленькие машины действительно поднимаются в воздух прямо с земли, что вот они твердо стоят на земле, как бильярдный стол, автомобиль или тележка продавца жареных сосисок под ярко раскрашенными тентом, а уже в следующее мгновение они в воздухе, и ты стоишь под ними у изгороди аэропорта, а они пролетают прямо над твоей головой, и совершенно ничто их не связывает с землёй, совершенно ничто.

Это было трудно осознать, трудно принять. Я ходил вокруг самолёта, прикасался к нему, постукивал по его обшивке, пытался легонько покачать его за кончик крыла, — нет, он просто оставался стоять, где стоял:

«Видишь, студент? Я ничего в рукавах не прячу. Никаких хитрых приспособлений, никаких трюков, никаких тайных верёвочек. Это настоящее волшебство, студент. Я могу летать».

Я не мог в это поверить. Возможно, я ещё и сегодня в это не верю. Но я хочу подчеркнуть, что в этом было что-то невероятное, ужасно таинственное, мистическое и потустороннее. Может быть, так я и загнал себя в этот угол, где теперь сижу и откуда не могу выбраться.

Дела идут всё хуже и хуже. Для меня в полёте не осталось ничего само собой разумеющегося, ничего привычного и повседневного. Я не могу просто приехать в аэропорт, забраться в свой самолёт, запустить двигатель, взлететь, направиться куда-то, там приземлиться, и на этом всё.

Мне бы очень хотелось это сделать. Я отчаянно пытаюсь это сделать. Я завидую пилотам, которые могут небрежно прыгнуть в кабину своей машины и полететь по делам или выполнять заказной рейс, завидую тем, кто летает просто ради спортивного интереса и не делает из этого чего-то особого.

Но я пленник, я угодил в состояние сознания, в котором полёт представляется таким ужасно благоговейным и космическим, что я не могу сделать в аэропорту ни одного самого элементарного действия, не ощущая того, что, при этом, звёзды в небе меняют свой курс.

Это словно… смотрите. Я выбираюсь, чтобы полетать, и ещё прежде чем я даже выйду из машины, прежде чем увижу лётное поле, мне попадается на глаза табличка АЭРОПОРТ. Воздушный порт, так же, как морской порт…

Я думаю о маленьких воздушных кораблях, идущих по небу под парусом именно в этот порт из всех вообще портов, куда они могут попасть, которые выбрали именно это место, чтобы сейчас возвратиться на землю.

Они касаются этого острова, покрытого травой, который здесь специально для них, который терпеливо их ждал, а затем выруливают на стоянку, бросают якоря и стоят на привязи, легонько покачиваясь на ветру, словно маленькие корабли в своей гавани.

Я ещё даже не там. Я только увидел указатель на дороге в аэропорт и, может быть, Цессну-172, заходящую в отдалении на посадку, исчезающую за стеной деревьев, окаймляющих дорогу, за которыми, я знаю, лежит обширная открытая местность, предназначенная для посадки.

Откуда прилетела эта Цессна, куда она направляется? С какими бурями и приключениями встретился в своём времени и своём самолёте её пилот?

Возможно, у него было много приключений, возможно, мало, но они с самолётом были где-то в этом огромном просторном небе, это небо их изменило, и вот теперь они направляются из него в эту маленькую гавань, в этот самый воздушный порт, который предстанет моему взору, как только я сделаю последний поворот.

Я не могу вот так просто сказать «аэропорт» и продолжить говорить фразу дальше. Это всегда «аэропорт… аэропорт…», я повторяю и повторяю это слово, пока не поверну где-нибудь не в том месте, не выскочу на обочину или не напугаю какого-нибудь водителя, который ничего не подозревая выезжает с заправочной станции.

Это такое восхитительное место, аэропорт, что если я рискну остановиться и подумать о нём, или даже произнести это слово вслух, то никаких шансов совершить полёт у меня не останется даже прежде, чем я приеду в аэропорт.

Наконец, автомобиль останавливается, избежав по дороге столкновений-благодаря-мечтательности с тысячами всяких объектов, которые для этого расставляют по сторонам трассы, и первое, что я вижу — это мой маленький самолёт, который меня ждет.

Я не могу в это поверить… Это — самолёт, и он принадлежит мне! Невероятно. Все эти части разной замысловатой формы, столь аккуратно собранные, подогнанные друг к другу и составляющие вместе такую прекрасную утонченную скульптуру, они не могут принадлежать мне!

Самолёт — слишком очаровательное создание, чтобы у него мог быть хозяин. Как Луна, как Солнце. Сколько здесь всего!

Посмотрите на линию этого крыла, на изгиб фюзеляжа в том месте, где он переходит в киль, на искорки в его стеклах и вспышки солнечных лучей на металле и ткани… да он должен стоять в центральной галерее Музея современного искусства!

Ну и что, что я не покладая рук работал, чтобы заработать на него деньги, или что мне пришлось от начала до конца построить его самому, у себя в подвале, или что для того, чтобы заботиться о нём, мне приходилось во всём отказывать себе в жизни.

Ну и что, что я не трачу ни цента, на ликёр, сигареты, кино, кегли, гольф, пикники, новые автомобили, игры на бирже и сбережения.

Ну и что, если я ценю этот самолёт, когда больше никто в мире его не ценит, это всё равно ничего не меняет, всё равно совершенно невероятно, что в мире могло случиться нечто такое прекрасное, что этот самолёт стал моим.

Я думаю обо всём этом, глядя на приборы, на радиоприёмники, прикасаясь к штурвалу, переключателю баков топлива, тумблерам включения бортовых огней, прикасаясь к обивке сидений, глядя на маленькие цифры индикатора скорости и на то, как движется стрелка альтиметра, когда я вращаю ручку подстройки, вслушиваясь, как по траве и изгибам самолёта скользит ветер, и так проходит полчаса, хоп, — и нет их.

Я сижу один в самолёте на земле, почти не двигаясь и не произнося ни слова, просто глядя на него, прикасаясь к нему, думая об этой штуке и о том, что она может летать, и полчаса превращаются в полсекунды и улетучиваются прежде, чем секундная стрелка на бортовых часах успевает сдвинуться в места.

Я могу лететь. Куда угодно.

Я знаю в точности, что нужно делать руками и ногами со всеми этими ручками, рычагами управления и педалями, и в каком порядке действия должны следовать друг за другом, чтобы самолёт ожил и действительно оторвался от земли, направившись куда угодно на Земном шаре, вообще куда угодно, и добраться туда, если я действительно хочу туда попасть.

Куда угодно. Вот прямо сейчас, в этот момент, когда я сижу здесь. В этом самом самолёте. В Нью-Йорк. В Лос-Анжелес. В Канаду. В Бразилию. Во Францию, если я установлю дополнительный бак с топливом, затем в Италию, Грецию, Бахрейн, Калькутту, в Австралию и Новую Зеландию. Куда угодно.

В это так трудно поверить, но это так, любой, кто летает на самолётах, без малейшей тени сомнения это подтвердит. Все прочие могут принять это просто, как факт, тысячу тысяч раз доказанный и передоказанный. Я сижу в этой кабине и ещё полчаса утикивают в прошлое, а поверить в это всё ещё невозможно.

Всё в порядке, я это понимаю, но я не могу честно сказать, что я могу это осознать, поверить в это, ухватить целиком тот факт, что самолёт может летать. Это только начало, мы ещё даже не оторвались от земли. Одно лишь слово «самолёт» так много значит!

Как кому-нибудь могут не нравиться самолёты, как кто-то может их бояться или считать, что они не столь прекрасны, чтобы их стоило созерцать?

Я не могу поверить, что где-то найдется такой живой человек, который бы посмотрел на это существо из крыльев и плавных линий и равнодушно прошёл мимо.

Проходит время, и, наконец, мне удаётся заставить себя запустить двигатель, завертеть винт, но, должен вам сказать, это требует нечеловеческой концентрации. Потому что я касаюсь ручки, а на ней написано стартер.

Стартер. Тот, что даёт старт целому путешествию в небо, за все горизонты мира. Стартер. Достаточно лишь коснуться его, и вся моя жизнь снова изменится, произойдут события, которые иначе ни за что не случились бы.

На планете, где в противном случае была бы тишина, зазвучат звуки; там, где был бы спокойный воздух, закрутятся порывы ветра; там, где была прозрачность и чёткая видимость, начнутся дрожь и перемещения. Стартер.

Всё это происходит так молниеносно, что моя рука застывает в воздухе на полпути к ручке, и я проглатываю комок и трепеща вопрошаю себя, в достаточной ли степени я человек, есть ли у меня Божественное Разрешение от самого Господа, чтобы запустить в движение все эти события галактической важности.

Ручка застыла в неподвижном ожидании и на ней одно слово — стартер, всё правильно, чёрные буквы на пластмассовой рукоятке цвета слоновой кости, полустёршиеся от того, что их так часто касались за все эти годы.

Достаточно коснуться этой ручки и оживёт целый отдельный мир: двигатель. Двигатель.

Сейчас он ещё — мёртвая холодная сталь, но уже в следующее мгновение, если я пожелаю, в нём затеплится жизнь, завертятся промасленные подшипники, вспыхнут в темноте искры, по проводам зажигания побегут импульсы, оживут стрелки приборов, появится дым, рёв и грохот и закружится сверкающий вихрь, который есть винт.

Винт. Он движется вперёд. Куда? В пространства, которых никогда не касался человек, в события, которые всех нас подвергают проверке, по которым мы можем измерить, чего мы достигли, как человеческие существа в работе над своей судьбой…

Теперь вы видите, в ловушку какого рода я попался.

Я не могу сделать самой элементарной вещи в аэропорту (о! воздушный порт, гавань для маленьких судов, бороздящих небесные просторы); я не могу просто сесть в самолёт (чудесная машина, построенная на основе волшебного принц…) и нажать стартер (тот, что запускает в движе…), чтобы запустить этот проклятый двиг… (целый мир…) без того, чтобы весь мир не задрожал, не наполнился величественным золотым сиянием, чтобы в небесах не зазвучали трубы, и в облаках не появились, хлопая крыльями, ангелы, двадцатитысячным хором поющие «Аллилуйя» — ангелы-мужчины с низкими голосами и ангелы женщины с высокими; и всё это столь грандиозно и величественно, что у меня на глазах выступают слёзы, и я растворяюсь в радости и благодарности Вселенскому Сознанию.

И это при том, что я ещё даже не прикоснулся к стартеру.

Так происходит со всем, что касается воздухоплавания, ничто от этого не застраховано, ничто, что имеет хоть какое-то отношение к полёту. Если я, например, хоть на мгновение задержу своё внимание на взлёте, я снова пропал.

Взлёт. Освобождение от оков и цепей, которые многие века держали привязанными к земле отцов, отцов наших, которые до них держали на земле лохматого мамонта и стегозавра, деревья и камни. В нашей власти победить эти оковы, прямо сейчас.

В нашей власти встать в конце взлётной полосы, выровнявшись вдоль её оси, нажать ручку газа и начать движение вперед, поначалу медленно, затем всё быстрее и быстрее, затем поднять нос и щелк-брязь-стук-грюк — цепей уже нет.

Мы можем это сделать. Мы можем взлететь. В любое время, когда пожелаем, мы можем отправиться в полёт. Или возьмём скорость полёта.

Простое элементарное понятие — скорость полёта, и вот я уже не здесь, я уже окунулся в ветер и мои руки — это крылья, и я чувствую эту скорость, этот полёт, эту скорость полёта, которая несёт меня вверх, выше и выше за облака, прочь от всего ложного, навстречу всему истинному, навстречу ясному чистому — простому искреннему небу.

И снова раздаются звуки труб, и ангелы во всю мощь своих лёгких поют о скорости полёта. Сто миль в час по шкале прибора, почему я не могу отнестись к этому просто, как к факту, факту и всё? Нет, никогда, можно и не надеяться. Без величия не обойтись.

Теперь вы видите, как это. Ангар. Топливо. Давление масла. Взлётная полоса. Крыло. Подъём. Высота. Ветер. Небо. Облака. Воздушный коридор.

Вираж. Планирование. Даже Авиация и Лётные Службы, и так далее и так далее и так далее. Теперь вы видите, что я попался, словно мышь в мышеловку.

Это всё было бы ничего, и я долго об этом молчал, поскольку если мне предназначена роль мученика, я смиренно приму её и буду нести тяжкую ношу этого редкого недуга во имя всех тех, кто летает.

Но я заговорил, потому что мне доводилось иногда видеть, как другие пилоты приземляются, глушат двигатель и продолжают сидеть в кабине, и сидят они там дольше, чем нужно, чтобы заполнить бортжурнал, словно и они знают, что такое это величие.

А вчера я встретил человека, который на людях признался, что иногда приходит в аэропорт на полчаса раньше, чем нужно, забирается в свой Чероки-180 и некоторое время сидит в его кабине просто так, в свое удовольствие, ещё даже не запустив двигатель и не вырулив на взлёт.

Я обрадовался тому, что я его встретил. Пусть теперь он будет мучеником, а не я. Я не хочу больше тащить на себе этот чудовищный груз, не хочу слушать пение ангелов.

Я просто приду к своему самолёту, поднимусь в его кабину, возьмусь рукой за ручку стартера, возьмусь рукой… за ручку… стартера… Хм.

Стартер, ведь, и вправду великолепное изобретение, если задуматься на минуту об этом. Чему он даёт старт, вы знаете? Тут есть над чем задуматься…

Зачем вам самолёт…
и как его получить

Если вы летаете на самолётах, и когда благодаря случайному стечению обстоятельств выдавался особенно запоминающийся полёт, или когда вдруг посреди бури вы попадали в особенно ясное небо, или когда совпадения дарили вам встречу с другом, который открывал вам что-то, что вам нужно было узнать о полёте и которого иначе вы бы не встретили.

Если подобные вещи случались с вами так же часто, как с некоторыми, возможно вы верите, что существует что-то вроде принципа неба, вроде духа полёта, который манит некоторых представителей человечества, так же, как одних зовет к себе дикая природа, а других — море.

Если вы ещё не летаете, возможно вы ощущали этот дух в тот момент, когда вдруг с удивлением обнаруживали, что только вы среди всех прохожих, задрав голову, смотрите на пролетающий самолёт, что только вы замедляете свой шаг и даже останавливаетесь близ аэропорта, чтобы посмотреть, как маленькие железные птички садятся на землю и вновь поднимаются с неё в воздух.

Если это с вами происходит, то возможно, что полёт откроет вам много нового о вас и о вашем жизненном пути на этой планете.

Если вы и вправду один из этих людей, то эта страница лежит перед вами не случайно, и не случайно вы пришли к полёту. Полёт для вас — это средство, необходимое, чтобы успешно выполнить свою миссию — стать человеком.

Вот краткий портрет большинства тех, кто летает, а если вы останавливаетесь и наблюдаете за самолётами, это ваш краткий портрет тоже.

Лётчики ужасно не любят, когда им приходится слепо доверять кому-то неизвестному, кто берётся доставить их туда, куда им хочется.

И на железных дорогах, и на авиалиниях, и на автобусных маршрутах движение может прекратиться, могут возникнуть задержки, они могут забросить человека в совершенно ненужные ему места.

На автомобиле можно путешествовать лишь туда, где есть автотрассы, а на самих трассах полно всяких указателей. Лётчики стремятся к тому, чтобы управлять любой движущейся машиной и самим выбирать для неё курс.

Лётчики чувствуют определённое родство к уголкам земли, нетронутым рукой цивилизации, они хотят окинуть их одним широким взглядом, чтобы лишний раз убедиться, что природа ещё существует сама по себе, не обнесённая снаружи каким-либо забором.

Лётчикам нравится то, что перед небом бессмысленно оправдываться и извиняться, что в воздухе имеет значение то, что ты знаешь и как действуешь, а не то, что и как ты говоришь.

В каждом из них есть внутренний человек, который стоит в стороне и наблюдает за всеми их действиями на земле и в полёте, замечает моменты, когда они бывают счастливы, следит, что они в такие моменты делают.

Этого человека нельзя обмануть, ему невозможно соврать, и лётчик тихо радуется тому, что внутренний наблюдатель признает его вполне приемлемым и управляемым человеческим существом.

Лётчики тонко чувствуют будущие приключения, вместо того, чтобы туманно вспоминать о давно минувших, и считать их единственными моментами, в которые они по-настоящему жили.

Другие общие для лётчиков черты менее значительны: их горизонт в выходные дни измеряется не десятками, а сотнями миль; иногда самолёты помогают им в их работе; после недели, проведённой на земле под давлением силы тяжести и прочих сил они обретают в воздухе перспективу.

Лётчиков объединяет ещё одна вещь — для каждого из них полёт — это тот путь, который он выбрал, который нужен ему, чтобы показать своё умение управлять пространством и временем в собственной жизни.

Если это свойственно и вам, то ваше отдалённое желание иметь когда-нибудь самолёт — не просто бесплодная мечта, это необходимая часть вашей жизни, игнорируя которую, вы, по мнению некоторых авиаторов, проигрываете в человечности.

Однако, в каждом из нас есть и другое существо, которое нам не друг, оно радо увидеть, как мы гибнем. Его голос подстрекает нас: «Встань на рельсы перед поездом, прыгни с моста, просто ради любопытства, просто прыгни…»

Тем, кто рождён летать, он нашёптывает другие слова: «Забудь о полёте. Ты не можешь позволить себе иметь самолёт. Смотри же реально на вещи, в конце концов. Оставайся на земле. Что ты вообще о самолётах знаешь?»

Это осторожная, консервативная личность, и правда — девяносто процентов людей, у которых на сегодняшний день есть самолёты, не могут позволить себе их иметь. Им нужны деньги на дом, на семью, на сбережения, на вложения и страховку.

Но каждый из них однажды решил, что иметь самолёт для него важнее, чем тратить деньги куда-нибудь ещё. Летать для них — это важная часть их дома, их семьи, летать — это само по себе и сбережения, и вложения, и страховка.

Самым важным в приобретении самолёта является момент, когда принимается решение его иметь. Важно принять это решение, нужно, чтобы найти самолёт стало задачей наибольшей важности. Всё остальное произойдет неизбежно.

Ни время, ни деньги, ни расстояния не смогут воспрепятствовать, потому что покупка самолёта — это почти полностью мысленное действие, которое крайне непросто наблюдать или в нём участвовать.

Решение принято, и чем больше самолёт занимает ваши мысли, тем явственнее он начинает появляться в вашей жизни. Не столько вы находите свой самолёт, сколько он сам находит вас.

Как только вы осознали, что он вам нужен, процесс движется быстро и автоматически. Какой самолёт? Новый или старый? Крылья сверху или снизу? Двухместный или четырехместный? Сложный или простой? С обшивкой из ткани или металла?

С одним колесом на носу или на хвосте? Грубо сработанный или изящный? Быстрый или медленный? Ответьте на эти вопросы, и вот уже в воздухе вокруг вас появляются первые вибрации вашего воздушного корабля.

Самолёт из мечты превращается в книги и журналы со статьями о различных видах самолётов, он превращается в газетные вырезки и знакомые желтые страницы кроссвиллской Трейд-Э-Плейн (шт. Теннеси), газеты, в которой публикуются тысячи объявлений о продаже и обмене самолётов со всех концов страны.

После того, как выбор сделан, не важно, будет ли это восьмисотдолларовый Тейлоркрафт или Бичкрафт, стоимостью в тридцать тысяч долларов, полный радиоаппаратуры и приборов, — самолёт часто возникает в миниатюрном варианте, прежде чем он предстанет перед вами в полном масштабе.

Один лётчик принял решение приобрести самолёт в тот момент, когда на его счету в банке было меньше десяти долларов.

Он решил, что наступит день, когда у него будет свой собственный маленький классический Пайпер Каб 1946 года, с обшивкой из ткани, двумя крыльями в верхней части фюзеляжа, простой лёгкий двухместный самолёт с хвостовым шасси.

Такой Каб стоил от восьмисот до двух тысяч двухсот долларов. Он часто думал о своем самолёте, мысленно любуясь им.

Он потратил девяносто восемь центов на его модель из дерева и бумаги (с налогом это получилось $1. 01), которую он построил за два вечера и подвесил к потолку на ниточке. Так самолёт вошёл в его жизнь в миниатюрном варианте, вращаясь туда-сюда от малейшего сквозняка.

Он читал Трейд-Э-Плейн, он проводил выходные в аэропортах, разговаривал о Кабах с механиками и пилотами, смотрел на Кабы, касался Кабов. А модель всё болталась в воздухе. Затем произошла странная вещь.

Его другу было выдано пятьсот долларов на то, чтобы он зафрахтовал для своей компании самолёт, друг сказал об этом лётчику.

Лётчик, зная, что в одном из аэропортов продаётся тысячедолларовый Каб, одолжил у другого своего друга пятьсот долларов, сложил их с пятьюстами долларами первого друга, полученными на аренду, купил этот Каб и на время отдал его в распоряжение компании.

Дела, для которых нужен был самолёт, у компании кончились, с долгами он, в конце концов, расплатился, и вот теперь у него есть настоящий летающий Пайпер Каб 1946 года. Как, впрочем, и маленький Каб, который так и болтается на ниточке.

Другой человек выбрал, в качестве своей цели Цессну-140. В ближайшем аэропорту была одна особенно изящная 140-я, но у него не было трёх тысяч долларов, которые она стоила, а даже если бы они и были, то её владелец всё равно не собирался продавать свой самолёт.

Но этому человеку так хотелось 140-ю, ему так нравилась именно эта конкретная машина, что он попросил владельца позволить ему почистить и отполировать Цессну, просто чтобы побыть с ней рядом. Хозяин рассмеялся, купил банку полировочной пасты и вручил ему.

Отполировать полностью металлический самолёт — задача непростая, но сияющая свежестью Цессна-140 — воистину прекрасная машина.

В качестве платы за работу, хозяин предложил полировщику прокатиться в самолёте. Так они познакомились, затем стали друзьями, а сегодня они уже партнёры в этой самой полированной Цессне.

Любой, у кого сегодня есть небольшой легкий самолёт, прошёл через одни и те же стадии: Решение, Изучение, Поиск, Находка, и в, конце концов, случалось так, что они становились владельцами всего самолёта, на котором сегодня летают, или его части.

Будьте исключительно внимательны, посоветуют хозяева самолётов, обращайте особое внимание на совпадения, на то, что кажется случайным событием, попавшимся вам на пути.

В таких совпадениях вас касается тот самый странный невидимый дух неба, который, возможно, тихим голосом звал вас к себе всю жизнь.

Женщина-пилот, раздражённая проблемами с арендой самолёта, решила купить свой собственный. Она решила, что это настолько важно, что на это можно потратить все свои сбережения, что полёт для неё важнее, чем деньги, лежащие в банке.

Она пересмотрела много марок самолётов, как на картинках, так и «живьём», но всё никак не могла выбрать ту машину, которая ей больше всего нравится.

В конце концов, круг её поиска сузился до двухместного самолёта с металлической обшивкой но ни один из таких самолётов, попадавшихся ей, её не устраивал, ни к одному из них её не влекло то самое чувство, ни на одном объявлении о продаже не задерживался её глаз.

Однажды в воскресенье, когда она уже уходила из аэропорта, в аэропорту мягко приземлился и подкатил к ресторану белый Ласкомб Сильвэйр. Он ей сразу понравился.

Было в нём что-то такое, что её привлекло, и хотя никаких признаков того, что самолёт продаётся, не было, она спросила у хозяина, как он относится к идее его продать.

— Вообще-то, — ответил он, — я и вправду присматриваю себе самолёт побольше. Ласкомб — прекрасный летательный аппарат, но он берёт на борт лишь двух человек. Да, мы можем обсудить его продажу…

Женщина совершила полёт на белом самолёте, и он ещё больше ей понравился тем, как вёл себя в воздухе. Она поняла, что это и есть тот самолёт, который она искала.

Пришлось ещё аккуратно составить договор, чтобы прежний владелец мог пользоваться своим бывшим самолётом, пока не найдёт для себя четырёхместный, но хозяйкой Ласкомба теперь уже была она.

Смотрите. Если бы она не пришла в этот конкретный аэропорт как раз в это время этого дня и не увидела бы перед уходом, как Ласкомб заходит на посадку, она бы его упустила.

Если бы ветер дул в противоположную сторону, она бы не смогла наблюдать, как он садится. Если бы бывший хозяин прилетел в аэропорт, чтобы выпить чашку кофе двумя минутами позже, она бы тоже его не увидела.

Но всё это случилось. Цепочка особых совпадений, которая является визитной карточкой того духа, что зовёт нас, ведет нас туда, где мы наилучшим образом научимся тому, чему хотим научиться, состоялась. И сегодня эта женщина летает на своем любимом снежно-белом Ласкомб Сильвэйре.

— Моя работа отнимает у меня всю неделю, — говорит она. — Но по выходным всё это возвращает мне мой самолёт.

Прислушивайтесь, когда ищете самолёт, к таким словам: «Ну, нет. Ты ведь не хочешь этот самолёт. Вокруг тебя даже и близко нет ни одного самолёта такого типа». Эти слова означают, что вы подошли почти вплотную.

Точно такие слова мне сказал мой внутренний голос о Фейрчайлде-24 как раз за неделю до того, как я встретил свой Фейрчайлд-24. Через несколько лет я снова услышал их, когда пытался обменять Фейрчайлд на биплан, как раз перед тем, как мне удалось обменять Фейрчайлд на биплан.

Помните, «…нет никаких шансов» означает, что «…вы уже почти у цели».

Вся хитрость, когда ищешь, состоит в том, чтобы поступать так, как тебе кажется лучше, и позволить могущественному духу неба подтасовать события так, что если ты не слишком осторожен, то рискуешь стукнуться лбом о крыло самолёта, который он для тебя приготовил.

Этот дух невозможно подавить. Если вы ещё не научились летать, и если вы хотите летать больше, чем всего остального, — вы научитесь. Не важно кто вы, сколько вам лет и где вы живёте. Если вы захотите, вы будете летать. Это звучит не очень убедительно, но это так.

Это так, даже если для этого потребуется пройти немалый путь. К примеру, сегодня буквально каждого начинающего пилота учат летать на современных самолётах с шасси на носу. Ими легко управлять как в воздухе, так и на земле.

В результате, распространилось мнение, что более старые самолёты с шасси на хвосте — это свирепые непредсказуемые демоны, взлететь и приземлиться на которых можно лишь при наличии какого-то особого супермастерства; стоит лишь пилоту немного расслабиться при посадке, и они закрутятся на земле волчком или превратятся в груду обломков.

Но оказывается, что современные опытные пилоты часто покупают самолёты с хвостовым шасси просто потому, что они намного дешевле и гораздо лучше и дольше служат, чем самолёты с колесом на носу. Тот путь, по которому дух повёл этих пилотов, нос к носу столкнул их с демонами.

Не очень разумно было бы с его, духа, стороны чинить препятствия им же избранны представителям человечества. А все страхи, которые он напускает, предназначены для того, чтобы их преодолеть.

Пилот-новичок — поскольку ему нужен самолёт, поскольку он должен иметь воздушный корабль, чтобы с его помощью двигаться по пути познания, — становится хозяином машины с хвостовым шасси, той самой, о которой он слышал разные ужасные истории.

Он приближается к своему самолёту с таким же энтузиазмом, как начинающий наездник приближается к стойлу Старого Динамита.

Наездник не спеша узнаёт привычки и мысли Динамита, обнаруживает, что тот боится летящих по ветру листов бумаги и питает слабость к морковке, что иногда верхом на нём можно расслабиться, но иногда нужно быть предельно внимательным.

Так и пилот открывает для себя, что самолёт с хвостовым шасси, если с ним умело обращаться, доставляет больше радости и чувства полёта, чем любой его собрат с колесом на носу.

Когда видишь в глазах новичка восхищение от того, что он может управлять Ужасным Тягохвостом, то начинаешь понимать кое-что из того, что у духа полёта всё это время было на уме.

Если вы слышите этот зов небес, как слышат его тысячи других людей, летаете вы или нет, отвечаете этому, зову или нет, вам необходим самолёт, чтобы стать собой в большей степени, чем когда-либо прежде.

Если вы это знаете и делаете всё, что в ваших силах, чтобы научиться летать и приобрести этот самолёт, доверив полоумному духу подстроить странные невозможные загадочные совпадения в вашей жизни, как он уже не раз делал в жизни всех, кто теперь летает, жизнь в полёте, которую вы просто обязаны иметь, станет вашей.