Иллюзии

3

Необозримая толпа людей, закручиваясь водоворотом, бурлила вокруг одного человека, стоящего в самом центре. Вдруг люди превратились в океан, готовый поглотить этого человека, но вместо того, чтобы утонуть, он, насвистывая, пошёл прямо по этому океану и исчез.

Вместо океанской глади вдруг появилось свежескошенное поле. Аэроплан «Трэвэл Эйр-4000», сияющий белой и золотой краской, приземлился на этой траве, из кабины вылез пилот и повесил на бок самолета объявление: «Катаю пассажиров. Совершите прогулку в небо всего за 3 доллара».

Когда я пробудился от этого сна, было уже три часа. Я помнил его во всех деталях и почему-то от этого был счастлив. Открыв глаза, я увидел стоявший рядом с «Флитом» большой биплан «Трэвэл Эйр», омытый лунным светом.

Шимода сидел на спальном мешке, привалившись спиной к левому колесу своего самолета в той же позе, что и при первой нашей встрече. Не то, чтобы я мог его ясно видеть, просто знал, что он был там.

— Ну, как, Ричард, — тихо сказал он в темноте. — Теперь тебе понятно, что же происходит?

— Когда это «теперь?» Что происходит? — спросил я спросонок. Я по-прежнему всё помнил, и решил не удивляться, что он не спал

— Твой сон. Парень, толпы и самолёт, — объяснил он терпеливо.

— Ты интересовался моим прошлым, теперь ты знаешь вполне достаточно. Об этом писали в газетах: Дональд Шимода, тот самый, которого начинали называть Механик-Мессия, американский авиатор, который в один прекрасный момент исчез на глазах у двадцати пяти тысяч очевидцев.

Я вспомнил, что читал эту историю — попалась мне на глаза, потому что занимала первую страницу местной газетки какого-то городка в штате Огайо.

— Дональд Шимода?

— К вашим услугам, — сказал он. — Теперь ты знаешь, и не ломай больше себе голову на эту тему. Спи давай.

Но прежде чем заснуть, я еще долго думал об этом.

— И тебе можно... я не думал... если у тебя такое предназначение — быть Мессией, так ты, вроде, должен спасти мир, или нет? Я не знал, что Мессия может вот так всё бросить и уйти. — Я сидел верхом на обтекателе моего биплана и вслух размышлял о новом друге. — Дон, брось мне, пожалуйста, ключ на шестнадцать.

Он покопался в ящике с инструментом, нашел его и кинул мне. Как и все другие инструменты тем утром, брошенный ключ замедлил свой полет, а потом и вовсе остановился сантиметрах в тридцати от меня, лениво переворачиваясь в воздухе.

Однако, в тот момент, когда я коснулся его, он снова обрёл свой немалый вес обычного хромованадиевого гаечного ключа.

— Конечно, ты можешь уйти! Бросить всё, что хочешь, если ты передумал это делать. Ты можешь перестать дышать, если захочешь. — Ради собственного удовольствия он отправил в полет отвертку. — Поэтому я перестал быть Мессией, и если кажется, что я защищаюсь, так, может быть, это от того, что я действительно всё еще защищаюсь.

Но уж лучше так, чем остаться и возненавидеть всё это. Хороший мессия не испытывает чувства ненависти, и он свободен идти любым путем, каким пожелает. Это, конечно же, относится и к каждому. Мы все сыны Божьи, или дети Абсолюта, или идеи Разума, или как ты там ещё захотел бы назвать это.

Я подтягивал гайки крепления цилиндров двигателя. Первая же гайка, естественно, провернулась на четверть оборота, и я с удовольствием похвалил себя за то, что мудро решил проверить их с утра, прежде чем снова начну катать пассажиров.

— Ну, хорошо, Дон, но знаешь, мне казалось, что мессианство должно чем-то отличаться от другой работы. Вдруг бы Иисус снова пошёл строгать доски, чтобы заработать себе на кусок хлеба? Может быть, это только звучит так странно.

Он обдумал мои слова.

— Я не понимаю, что ты этим хочешь сказать. Странно как раз именно то, что он вообще не бросил всё, когда его впервые начали называть Спасителем. Вместо этого он попытался объяснить им все логически: «Прекрасно, Я — сын Божий, но мы все его дети; Я — Спаситель, но и вы все тоже. Чудеса, которые я творю, может делать каждый из вас! Каждый здравомыслящий человек понимает это».

Наверху на обтекателе было жарко, но мне вовсе не казалось, что я занимаюсь каким-то тяжким трудом. Чем больше я хочу что-нибудь сделать, тем меньше считаю это тяжким трудом. Мысль о том, что, благодаря моим стараниям, цилиндры не улетят с двигателя, доставляет мне большое удовольствие.

— Ну, скажи, что тебе нужен еще один ключ, — подсказал он.

— Ключ мне не нужен. И я, представь себе, настолько продвинут духовно, что считаю все эти твои штучки, Шимода, всего лишь фокусами для простаков, на которые способен любой умеренно духовно развитый адепт. А может, начинающий гипнотизёр.

— Гипнотизёр?! Парень, да ты меня вот-вот раскусишь! Ну, уж лучше гипнотизёр, чем Мессия. Что за скучная работа! Почему же я не знал, что это будет так скучно?

— Ты знал, — сказал я мудро. Он лишь засмеялся.

— А ты когда-нибудь думал, Дон, что бросить всё, в конце концов, будет вовсе не так-то просто. Что тебе не удастся начать жизнь простых «нормальных людей?»

В ответ на это он смеяться не стал.

— Ты прав, конечно, — сказал он, запустив пальцы в свою черную шевелюру. — Если я остаюсь в одном месте слишком долго, больше чем на день или два, люди начинают замечать, что я не такой, как все.

Ведь и умирающий может исцелиться, лишь прикоснувшись к моему рукаву, так что не пройдёт и недели, как я снова окажусь в середине толпы. А с самолетом я могу не сидеть на одном месте, никто не знает, откуда я прилетел и куда отправлюсь дальше, что меня прекрасно устраивает.

— Тебе придётся намного тяжелее, чем ты думаешь, Дон. В наше время всё движется от материального к духовному... пока очень медленно, но это движение не остановить. Я думаю, что мир не оставит тебя в покое.

— Не я им нужен, а чудеса! А творить их я могу научить кого-нибудь вместо меня; пусть он и будет Мессией. Я не скажу ему, что это скучное занятие. И, кроме того: «Нет настолько большой проблемы, чтобы от неё нельзя было убежать». Я спрыгнул с обтекателя на траву и начал подтягивать гайки на нижних цилиндрах.

— Ты, кажется, начал цитировать изречения знаменитой собачки Снупи?

— Послушай, я буду цитировать истину, кто бы её ни изрекал.

— Дон, но ты не можешь убежать! Что если я начну поклоняться тебе прямо сейчас? Что если мне надоест заниматься этим мотором, и я начну молить тебя о том, чтобы ты сотворил мне вечный двигатель?

Слушай, я отдам тебе всё до гроша из того, что успею заработать сегодня, если ты научишь меня порхать по воздуху. А если ты не сделаешь этого, я буду знать, что мне надо начинать молиться тебе, Святому, посланному, чтобы облегчить мою непосильную ношу.

Он лишь улыбнулся. Мне до сих пор кажется, он так и не понял, что не сможет убежать. Но как об этом мог знать я, если он не знал?

— А у тебя всё было так же пышно, как в индийских фильмах? Толпы на улицах, миллионы рук ищут прикосновения, цветы и благовония, а для выступления золотые платформы, устланные коврами с серебряными кистями?

— Нет. Ещё до того, как я попросил себе такую работу, я знал, что не смогу этого вынести. Поэтому, я выбрал США, и мне достались лишь толпы.

Воспоминания причиняли ему боль, и мне было досадно, что я начал всё это. Он сидел на траве и продолжал говорить, глядя сквозь меня.

— Я хотел сказать: ради Бога, если вы так сильно желаете свободы и радости, разве вы не видите, что её нет вне вас?

Скажи, что она есть у тебя, и она у тебя есть. Поступай как будто она твоя, и она у тебя появится. Ричард, что же в этом такого непонятного. Но они просто не хотели слушать, большинство из них.

Чудеса, как те зрители автогонок, приходящие поглазеть на аварии, так и они приходили ко мне поглазеть на чудеса. Сначала ты просто не находишь себе места от ощущения бессилия, а потом это всё надоедает. Я понятия не имею, как это только другие мессии выносили такое.

— Когда ты так об этом рассказываешь, мессианство явно выглядит не столь уж заманчивым, — сказал я. Затем подтянул последнюю гайку и спрятал инструмент. — Куда мы направляемся сегодня?

Он подошел к моей кабине и, вместо того чтобы стереть разбитую мошкару с ветрового стекла, провел рукой — мошки ожили и улетели. Ну, конечно, его собственное ветровое стекло не надо протирать, и теперь я знаю, что и мотору его не нужен ремонт.

— Я не знаю, — ответил он. — Я не знаю, куда мы сегодня направляемся.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты знаешь прошлое и будущее всего. Ты точно знаешь, куда мы отправимся. Он тяжко вздохнул.

— Да. Но я стараюсь об этом не думать.

Некоторое время, пока занимался цилиндром, я думал: вот повезло-то, мне достаточно лишь держаться этого парня, и больше не будет никаких проблем, ничего плохого не случится, и всё будет отлично. Но то, как он произнес: «Я стараюсь об этом не думать», — заставило меня вспомнить, что случилось с остальными мессиями, которых посылали в наш мир.

Благоразумие завопило во мне, требуя сразу после взлета повернуть на юг и держаться от него, как можно дальше. Но, как я уже говорил, летая в одиночку, бывает одиноко, и я был рад, что встретил его, просто потому, что появился человек, с которым можно поговорить, и при этом, он отличает элерон от стабилизатора.

Мне надо было бы повернуть на юг, но после взлёта я остался с ним, и мы полетели на северо-восток, направляясь в будущее, о котором он старался не думать.

4

— Откуда ты всё это берёшь, Дон? Ты знаешь так много, а может, мне только так кажется? Нет? Ты, действительно, очень много знаешь? Или всё приходит с практикой? Разве не надо специально учиться, чтобы стать Мастером?

— Тебе дают книгу.

Я повесил только что выстиранный шелковый шейный платок на растяжку крыла и посмотрел на Шимоду.

— Книгу?

— Руководство для Спасителей. Что-то вроде Библии для Мастеров. У меня где-то есть, если хочешь взглянуть.

— Ну, конечно! Ты хочешь сказать, что это обычная книжка, в которой говорится...

Он немного покопался в багажнике за подголовником пассажирского сиденья и достал небольшой томик в замшевой обложке «Справочник мессии, напоминания для продвинутой души».

— Почему ты сказал «Руководство для Спасителей?» Здесь написано «Справочник Мессии».

Я начал листать эту книжку, состоящую из афоризмов и коротких советов.

«Перспектива — воспользуйся ей, или отвернись от неё. Если ты открыл эту страницу, значит, ты забываешь, что всё происходящее вокруг тебя не реально. Подумай об этом».

«Прежде всего, вспомни, откуда ты пришёл, куда ты идёшь и почему ты заварил всю эту кашу, которую и расхлебываешь. Помни, что ты умрёшь ужасной смертью. Всё это хорошая тренировка, и тебе она понравится больше, если ты не будешь забывать об этих фактах».

«Всё же, отнесись к своей смерти с некоторой серьёзностью. Смех по пути на эшафот обычно бывает непонятен менее продвинутым жизнеформам, и они назовут тебя безумцем».

— Дон, ты читал о том, чтобы отказаться от перспективы?

— Нет.

— Здесь написано, что ты должен умереть ужасной смертью.

— Не обязательно. Всё зависит от обстоятельств и от того, как ты хочешь это обставить.

— А ты сам собираешься умирать ужасной смертью?

— Я не знаю. В этом нет, пожалуй, особого смысла теперь, после того как я бросил своё дело. Вполне достаточно, наверное, тихого и скромного вознесения на небеса. Я решу окончательно через несколько недель, когда закончу то, зачем я сюда пришёл.

Я думал, он шутит, как он иногда шутил, и не знал, что, говоря о нескольких неделях, он был абсолютно серьёзен. Я снова занялся книгой, уж точно, это были именно те знания, которые необходимы настоящему Мастеру.

«Когда ты учишься — ты лишь открываешь для себя то, что ты давно уже знаешь. Когда ты совершаешь поступки — ты показываешь, что ты действительно знаешь это. Когда ты учишь — ты лишь напоминаешь другим, что они знают всё это так же хорошо, как и ты. Мы все учимся, поступаем и учим».

«Единственная твоя обязанность в любой из данных тебе жизней заключается в том, чтобы ты был верен самому себе. Быть верным кому-либо ещё, или чему-либо ещё невозможно, кроме того, это отличительный признак лжепророка».

«Самые простые вопросы, на самом деле — самые сложные. Где ты родился? Где твой дом? Куда ты идёшь? Что ты делаешь? Думай об этом, время от времени, и следи за тем, как меняются твои ответы. Лучше всего ты учишь тому, чему тебе больше всего надо научиться самому».

— Что это ты там затих, Ричард, — сказал Шимода, как будто собрался поговорить со мной.

— Ага, — сказал я и продолжил чтение. Книжка была только для Мастеров, и я вовсе не хотел от неё отрываться.

«Живи так, чтобы тебе никогда не пришлось стыдиться, если что-нибудь из того, что ты делаешь или говоришь, станет известно всему миру, — даже если то, что станет известно, будет неправдой».

«Твои друзья узнают тебя лучше в первую минуту вашей встречи, чем твои знакомые смогут узнать тебя за тысячу лет».

«Лучший способ избежать ответственности заключается в том, чтобы заявить: «Я за это отвечаю».

Я заметил, что книжка была какая-то необычная.

— Дон, на страницах нет номеров.

— Нет, — подтвердил он. — Ты просто открываешь её и попадаешь на то, что тебе необходимо больше всего.

— Волшебная книга!

— Нет. Для этого подходит любая книга. Подойдёт даже старая газета, если её очень внимательно читать. А разве ты не делал так раньше? Думал о чём-нибудь, а затем открывал первую попавшуюся книгу, чтобы посмотреть, что она тебе подскажет?

— Нет.

— Ну вот, так попробуй как-нибудь.

И я попробовал. Я закрыл глаза и подумал, что же должно случиться со мной, если я останусь с этим необычным парнем. С ним было здорово, но я не мог избавиться от чувства, что очень скоро с ним должно случиться что-то ужасное, и в тот момент мне бы хотелось быть подальше от этого места. Думая об этом, я раскрыл книгу и только потом уже открыл глаза и прочитал.

«По жизни тебя ведёт заключенное в тебе весёлое призрачное существо, полное жажды познания, которое и есть твое истинное Я. Никогда не отворачивайся от возможного будущего, пока не убедишься, что тебе в нём нечему научиться. Ты всегда волен передумать и выбрать себе какое-нибудь другое будущее или какое-нибудь другое прошлое».

Выбрать другое прошлое? В прямом смысле этого слова, или в переносном, или что они имели в виду...

— Я думаю, Дон, что в моей голове это просто не может уместиться. Я просто не знаю, как мне удастся всё это выучить.

— Практикой. Немножко теории и много практики, — сказал он. — На это уходит, примерно, дней десять.

— Дней десять.

— Да. Поверь в то, что ты знаешь все ответы, и ты их узнаешь. Поверь в то, что ты — Мастер, и ты им тут же станешь.

— Я никогда и не говорил, что хочу быть каким-то там мастером.

— Это правда, — подтвердил он, — ты не говорил.

Но я так и не отдал эту книжку, а он не попросил ее обратно.

5

На Среднем Западе фермеру без хорошего поля не обойтись. Не обойтись без него и странствующим авиаторам — ведь надо быть поближе к своим клиентам. Но главное, чтобы хозяин поля разрешил использовать его на денёк для полетов.

Я думал об этом, пока субботним утром мы летели на север, мессия и я; и земля, расцвеченная изумрудами и золотом, потихоньку проплывала метрах в трёхстах под нами.

Самолет Дональда, громко фырча мотором, летел рядом с моим правым крылом, и его обшивка, словно зеркало, посылала во все стороны стаи солнечных зайчиков.

«Прекрасный самолет, — думал я, — но уж больно он велик для того, чтобы в наши трудные времена зарабатывать себе на кусок хлеба, скитаясь по стране.

Конечно, в него можно взять сразу двух пассажиров, но он в два раза тяжелее моего «Флита», а для взлёта или посадки ему надо намного больше места. Если остаться с этим парнем, его самолёт свяжет мне руки».

И, конечно же, как только у меня промелькнула эта мысль, я заметил аккуратное пастбище, прямо у самого городка, проплывающего внизу. Это было стандартное поле, длиной 400 метров, разделенное пополам, вторая половина которого была продана городу под бейсбольную площадку.

Зная, что самолет Шимоды не сможет там приземлиться, я завалил свой маленький «Флит»на левое крыло, сбросил газ и камнем стал падать к земле. Колеса коснулись травы, как только я перелетел через ограду, и самолет замер, не добежав до другого края площадки метров пятьдесят. Я просто хотел немножко похвастаться, показать ему, на что способен «Флит» в умелых руках.

Я добавил газ и развернулся для взлета, но в этот момент увидел, что «Трэвэл Эйр»заходит на посадку. С опущенным хвостом и поднятыми вверх крыльями он напоминал могучего кондора, торжественно садящегося на траву.

Он медленно летел над самой землей, и у меня по спине побежали мурашки. Сейчас разобьется на моих глазах. Но вместо этого я увидел, как бело-золотой самолет замер в воздухе.

Точнее, не совсем замер, он летел со скоростью не более 40 км/час — и это самолет, падающий вниз при 80! — замер и плавненько коснулся травы всеми тремя колесами. Для посадки ему понадобилась лишь половина, или три четверти расстояния, которое пробежал мой «Флит».

Я просто сидел в кабине и смотрел, как он подруливает поближе и выключает двигатель. Тогда я тоже выключил двигатель, по-прежнему удивленно не сводя с него глаз. Он сказал:

— Ты нашёл отличное поле. И от города близко.

Наши первые клиенты, двое молодых ребят на «Хонде» уже сворачивали на поле, чтобы поглядеть, что здесь такое происходит.

— Что это была за посадка? — закричал я, всё еще оглохший от рева мотора. — Как ты смог здесь приземлиться? Он подмигнул мне.

— Волшебство!

— Нет, Дон, ну, правда! Я видел, как ты приземлялся!

Он видел, что я был просто потрясён и довольно сильно испуган.

— Ричард, ты хочешь знать, как заставить гаечные ключи летать в воздухе, лечить все болезни, превращать воду в вино, гулять по волнам и сажать неуклюжие самолеты на 30-метровых клочках земли? Ты хочешь знать, как творить все эти чудеса? Мне показалось, что он навел на меня луч лазера.

— Я просто хочу знать, как ты смог здесь приземлиться...

— Слушай! — крикнул он мне из своей кабины. — Этот мир и всё в нём —  иллюзии, Ричард. Абсолютно всё в нём — иллюзии. Ты понимаешь это? — На его лице не было улыбки, как будто он неожиданно рассердился на меня за то, что я не знал всего этого раньше.

Мотоцикл остановился около хвоста его самолета, и ребята, судя по их виду, были бы не прочь прокатиться.

— Да, — это всё, что я нашелся сказать в ответ. — Иллюзии, понял тебя.

И тут его попросили покатать, а мне пришлось идти искать владельца поля, пока он сам не нашёл нас, и взять у него разрешение денёк полетать с его пастбища.

Единственное, что я могу сказать, описывая те взлеты и посадки самолета Дональда, это то, что его «Трэвэл Эйр» казался замаскированным вертолетом.

Почему-то мне было намного проще примириться с видом тяжелого гаечного ключа, порхающего в воздухе, чем спокойно смотреть, как его самолёт с пассажирами взлетает на скорости 40 километров в час.

Одно дело поверить в левитацию, когда ты видишь её своими глазами, и совсем другое дело — верить в чудеса. Я постоянно думал о том, что он высказал так неистово. Иллюзии.

Кто-то говорил об этом раньше, когда я был еще совсем маленьким, учился фокусам — это говорили цирковые волшебники! Они предупреждали нас:

«Послушай, то, что ты сейчас увидишь, на самом деле не чудо. Это не настоящее волшебство. Оно лишь производит такое впечатление, это иллюзия волшебства». А затем они доставали люстру из грецкого ореха и превращали слона в теннисную ракетку.

Повинуясь неожиданному приливу проницательности, я достал «Учебник Мессии» из кармана и открыл его. На странице были напечатаны лишь два предложения:

«Каждая проблема таит в себе бесценный дар. И ты создаёшь себе проблемы — ведь, эти дары тебе крайне необходимы».

Сам не знаю, как, но эти слова несколько вывели меня из замешательства. Я продолжал перечитывать их снова и снова, пока не выучил наизусть.

Прогулка в воздухе была для наших пассажиров приключением, запомнившимся на всю жизнь, а для меня всё это — рутина, к которой примешивалось чувство странной тревоги.

Для меня приключением была встреча с этим парнем... невероятность его взлётов и посадок и те странные вещи, которые он сказал, чтобы объяснить всё это.

В тот день нам пришлось жарко. Желающих прокатиться было хоть отбавляй, и мы должны были неплохо подзаработать. И, в то же время, внутри меня голос начал повторять: «Улетай, улетай, улетай подальше отсюда». И раньше я, бывало, не обращал на него внимания, и каждый раз потом жалел об этом.

Часа в три у меня кончился бензин. Я дважды сходил на заправку с двумя 25-литровыми канистрами, и только тут до меня дошло, что я ни разу не видел, как заправляется Шимода.

Он мог заправить самолёт только перед прилётом в Феррис, но на моих глазах он летал уже восьмой час подряд, не доливая ни капли бензина. Я знал, что он хороший человек и не причинит мне зла, но мне снова стало страшно.

Если специально экономить топливо, лететь на бедной смеси при минимальных оборотах, то можно растянуть бак на пять часов полёта. Но уж никак не на восемь часов сплошных взлетов и посадок.

Он продолжал летать, снова и снова взмывая в небо, пока я заливал бензин и добавлял масло. Желающих полетать было много, и казалось, он просто не хотел их разочаровывать длительным перерывом.

Однажды я перехватил его, когда он помогал подняться мужу с женой в носовую кабину его самолета. Я старался говорить как можно спокойней.

— Дон, как у тебя с топливом? Бензина не надо? — Я стоял у кончика его крыла с пустой канистрой в руке.

Он глянул мне прямо в глаза и нахмурился, удивившись, будто я спросил его, нужен ли ему воздух, чтобы дышать.

— Нет, — ответил он, и я почувствовал себя тупым первоклассником, сидящим за самой дальней партой. — Нет, Ричард, бензина мне не надо.

Это обозлило меня. Я немножко понимаю в самолетных моторах и расходе бензина.

— Ну ладно, — бросил я, — а как насчет урана?

Он рассмеялся, и я тут же растаял.

— Нет, спасибо. Я загрузился ещё в прошлом году.

Он залез в кабину и улетел ввысь, сделав очередной сверхъестественно медленный взлет.

Сначала я мечтал, чтобы все эти люди разошлись по домам, потом — чтобы мы просто улетели отсюда побыстрее, бросив всё, затем — что у меня хватит ума убраться отсюда в одиночку и немедленно.

Я мечтал лишь о том, чтобы улететь и найти большое пустое поле вдали от города, чтобы просто посидеть и подумать, записать, что происходит, в бортжурнал, и попытаться найти в этом хоть какой-нибудь смысл.

Я сидел у самолета, дожидаясь, пока Шимода снова приземлится, а затем подошёл к его кабине, закрываясь от урагана, поднятого большим пропеллером.

— Я уже налетался, Дон. Отправлюсь в путь, приземлюсь где-нибудь подальше от города и немножко отдохну. Летать с тобой было здорово. Как-нибудь увидимся, о'кей? Он и глазом не моргнул.

— Ещё разик, и летим вместе. Один парень уж больно долго ждет.

— Ну, хорошо.

Парень ждал, сидя в потрепанной инвалидной коляске. Казалось, его вбила в сиденье огромная сила тяжести, но он был здесь потому, что хотел летать.

Там, около своих машин, ожидало еще человек сорок или пятьдесят, и все они жаждали поглазеть на то, как Дон собирается поднять этого парня из коляски в самолет. А он об этом вовсе и не думал.

— Ты хочешь летать?

Человек в коляске криво улыбнулся и мотнул головой.

— Ну, пойдем, пора! — сказал Дон тихо, как будто говорил с человеком, долго стоявшим за боковой чертой поля, и настало уже время ему снова возвращаться в игру. Сейчас, глядя назад, можно сказать, что в тот момент необычной могла показаться лишь сила, звучащая в его голосе.

Слова простые, но, в то же время, это был приказ, и парню надо было без разговоров встать и идти в самолёт. А потом произошло всё так, как будто до этого парень просто играл свою роль калеки и, наконец, доиграл заключительную сцену.

Всё было, как в кино. Немыслимая тяжесть исчезла, будто её и не было, он выскочил из коляски и, удивляясь самому себе, пустился вприпрыжку к самолету.

Я стоял неподалеку и слышал его слова.

— Что вы сделали? — спросил он. — Что вы со мной сделали?

— Так ты полетишь или нет? — повторил Дон. — Цена три доллара. Деньги вперёд.

— Я лечу! — сказал он. Шимода даже не помог ему подняться наверх в кабину, хотя обычно это делал.

Люди выскочили из машин. Послышались удивленные возгласы, но тут же все смолкли. Они были поражены — этот человек не ходил уже 11 лет, с тех пор как его грузовик рухнул с моста.

Подобно ребёнку, приладившему крылья из простыни, он вскочил в кабину и уселся. При этом, он так размахивал руками, будто ему их только что подарили.

Никто ещё не успел вымолвить ни слова, а Дон нажал на газ, и самолет поднялся вверх, стремительно набирая высоту.

Бывало ли вам когда-нибудь очень хорошо и немножко страшно одновременно? С Шимодой мне пришлось испытать это не раз. Вот оно чудо — волшебное исцеление человека, судя по всему, заслужившего его, и, в то же время, что-то нехорошее должно было случиться, когда эти двое вернутся.

Люди, ожидавшие их появления, сбились в толпу, толпа может становиться неуправляемой, а это уже совсем плохо. Тянулись минуты, все неотрывно следили за маленьким бипланом, беззаботно парящим в лучах солнца, и вот-вот должно было случиться нечто ужасное.

«Трэвэл Эйр» сделал несколько крутых «восьмерок», пролетел по спирали, а затем медленно пошел на посадку, напоминая тарахтящую летающую тарелку.

Если у него хоть немного есть голова на плечах, он высадит пассажира на дальнем конце поля, быстро взлетит и исчезнет. Собиралось всё больше и больше народа; какая-то женщина бежала изо всех сил, катя перед собой инвалидную коляску.

Он подрулил прямо к толпе, развернул самолет так, чтобы не задеть их пропеллером, и выключил двигатель. Люди подбежали к кабине, и мне показалось, что они готовы разорвать обшивку фюзеляжа, лишь бы добраться до этих двоих.

Может, я поступил трусливо? Не знаю. Я подошел к своему самолету, подкачал бензин, крутанул винт и завел двигатель. Затем забрался в кабину, развернул «Флит» против ветра и взлетел. Я ещё успел заметить, как Дональд Шимода сел на бортик кабины, а толпа окружила его со всех сторон.

Я повернул на восток, потом на юго-восток, а затем приземлился на ночлег на первом же большом поле, на котором росли тенистые деревья и журчал ручей. А поблизости — ни одного города.