Иллюзии

1

1. И пришёл на эту землю Мессия, и родился он на священной земле штата Индиана, и вырос он среди таинственных холмов к востоку от Форт-Уэйна.

2. Мессия знакомился с этим миром в обычной школе штата Индиана, а потом, когда вырос, стал автомехаником.

3. Но у Мессии были и другие знания, и получил он их в других краях, в других школах, в других жизнях, которые он прожил. Он помнил их, и эта память сделала его мудрым и сильным, и другие видели его силу и приходили к нему за советом.

4. Мессия верил, что он способен помочь самому себе и всему человечеству, и было ему по вере его, и другие видели его могущество и приходили к нему, чтобы он избавил их от бед и бесчисленных болезней.

5. Мессия верил, что каждому следует считать себя сыном Бога, и было по вере его, и мастерские и гаражи, где он работал, переполнялись теми, кто жаждал лишь того, чтобы на них случайно пала его тень и переменила их жизни.

6. И было так, что из-за этих толп владельцы мастерской просили Мессию, чтобы он оставил свою работу и шёл своей дорогой, ибо он всегда был плотно окружен толпой, так что ни ему, ни другим механикам просто негде было заниматься ремонтом автомобилей.

7. И пошёл он в открытое поле, и люди, пошедшие за ним, стали называть его Мессией и чудотворцем; и было им по вере их.

8. И если случалась буря, пока он говорил, ни единой капли не падало на головы слушающих его, и посреди грома и молнии, бушующих на небесах, стоявший дальше всех от него слышал его слова так же ясно и четко, как стоявший ближе всех к нему. А говорил он с ними всегда на языке притч.

9. И сказал он им: В каждом из нас скрыта готовность принять здоровье или болезнь, богатство или бедность, свободу или рабство. И только мы сами и никто другой можем управлять этой великой силой.

10. Тут заговорил мельник, и сказал он: Легко говорить тебе, Мессия, ибо нам свыше никто не указывает путь истинный, как тебе, а тебе не приходится зарабатывать на хлеб в поте лица твоего, как нам. В этом мире, чтобы жить, человек должен заработать.

11. И сказал ему Мессия в ответ: Когда-то на дне одной большой хрустальной реки стояла деревня, и жили в ней некие существа.

12. Река безмолвно текла над ними всеми — молодыми и старыми, богатыми и бедными, хорошими и плохими, — текла своей дорогой и знала лишь о своём собственном хрустальном Я.

13. И все эти существа, каждый по-своему, цеплялись за камни и тонкие стебли росших на дне растений, ибо умение цепляться было у них основой жизни, а сопротивляться течению реки они учились с самого рождения.

14. Но одно существо наконец сказало: Я устал цепляться. И хоть я не вижу этого своими глазами, я верю, что течение знает, куда оно направляется. Сейчас я отпущу камень, и пусть оно унесет меня с собой. Иначе я умру от скуки.

15. Другие существа засмеялись и сказали: Дурак! Только отпусти свой камень, и твое обожаемое течение так тебя перекувырнёт да шмякнет о камни, что от этого ты быстрее помрёшь, чем от скуки!

16. Но он не послушался и, набрав побольше воздуха, разжал руки, и в тот же миг течение перекувырнуло его и ударило о камни.

17. Однако, существо, всё же, не стало ни за что цепляться, и тогда поток поднял его высоко над дном, и о камни его больше не било.

18. А существа, жившие ниже по реке, для которых он был незнакомцем, закричали: Глядите, чудо! Он такой же, как мы, однако он летит! Смотрите, Мессия пришёл, чтобы спасти нас!

19. И тогда тот, которого несло течение, сказал: Я такой же Мессия, как и вы. Река с радостью освободит нас и поднимет вверх, если мы только осмелимся отцепиться от камней. Наша истинная работа заключается в этом странствии, в этом отважном путешествии.

20. Но они лишь громче закричали: Спаситель! — всё так же цепляясь за камни, а когда они снова взглянули вверх, его уже не было, и они остались одни и начали слагать легенды о Спасителе.

21. И случилось так, когда он увидел, что с каждым днём толпа собирается всё больше, всё теснее окружает его и становится всё неистовее, когда он увидел, что они требуют, чтобы он лечил их без отдыха и постоянно тешил чудесами, чтобы он учился за них и жил вместо них их жизнями, то в тот день он в одиночестве пошел на пустынную вершину горы и там сотворил молитву.

22. И молвил он в сердце своём: Беспредельный Сверкающий Абсолют, если будет на то воля твоя, пусть минет меня чаша сия, позволь мне отказаться от этой невыполнимой задачи. Я не могу жить жизнью даже одного другого человека, однако, десятки тысяч молят меня о жизни. Я сожалею, что позволил всему этому случиться. И если будет на то воля твоя, позволь мне вернуться к моим моторам и моим инструментам и позволь мне жить, как все.

23. И там, на вершине горы, голос сказал ему, и голос тот был ни мужским, ни женским, ни громким, ни тихим, и голос тот был безгранично добрым. И голос сказал ему: Да исполнится воля не моя, но твоя. Ибо для тебя твоя воля — это моя воля. Иди своим путём, подобно всем остальным, и будь счастлив на земле.

24. И, услыхав это, Мессия обрадовался и, поблагодарив, спустился с горы, напевая незатейливую песенку. А когда толпа окружила его, моля его лечить за неё и учить за неё, и пичкать её постоянно его пониманием и забавлять её его чудесами, он, глядя на них, улыбнулся и сказал: Я ухожу.

25. На мгновение толпа от удивления оцепенела.

26. И сказал он им: Если человек сказал Богу, что больше всего он желает помочь миру, полному страданий, и не важно, какой ценой, и Бог ответил и сказал ему, что он должен сделать, следует ли ему поступить, как ему было сказано?

27. — Конечно, Учитель! — закричала толпа. — Ему должно быть приятно испытать даже адские муки, если его об этом попросит Господь!

28. — И не важно, каковы эти муки и насколько сложна задача?

29. — Честь быть повешенным, слава быть распятым и сожжённым, если о том попросил Господь, — сказали они.

30. — А что вы сделаете, — сказал Мессия толпе, — если Господь обратится прямо к вам и скажет: Я приказываю тебе быть счастливым в этом мире до конца твоей жизни. Что вы тогда сделаете?

31. И толпа стояла в молчании, ни единого голоса, ни единого звука не было слышно на склонах горы и во всей долине, где они стояли.

32. Мессия сказал в наступившей тишине: На пути нашего счастья, да будет так, чтобы нашли мы учение, ради которого выбрали именно эту жизнь. Вот что открылось мне сегодня, и решаю я оставить вас, чтобы шли вы своей дорогой, как сами того пожелаете.

33. И он пошёл своей дорогой, сквозь толпу, и покинул их, и вернулся в привычный мир людей и машин.

2

Была уже середина лета, когда я встретил Дональда Шимоду. За четыре года полетов я ещё ни разу не видел ни одного пилота, занимающегося тем же, что и я, кочующего с ветром из города в город, чтобы катать пассажиров на стареньком биплане по три доллара за десять минут в воздухе.

Но однажды, пролетая чуть севернее городка Феррис, что в штате Иллинойс, я глянул вниз из моего «Флита» и увидел, что посреди желто-изумрудного поля стоит старый «Трэвэл Эйр-4000», сияющий золотой и белой краской.

У меня вольная жизнь, но бывает одиноко иногда. Я смотрел на биплан там, внизу, и после нескольких секунд раздумий решил, что ничего плохого не случится, если и я туда ненадолго приземлюсь. Ручку газа на холостые обороты, руль высоты до отказа вниз — и «Флит» вместе со мной в широком развороте заскользил к земле.

Пилот «Трэвэл Эйр» сидел на траве, привалившись спиной к левому колесу своего самолета, и смотрел на меня. С полминуты я тоже смотрел на него, пытаясь разгадать тайну его спокойствия.

Я бы не смог быть таким невозмутимым и просто так сидеть и смотреть, как чей-то самолет приземляется на том же поле и останавливается в десяти метрах от меня. Я кивнул, почему-то сразу почувствовав к нему какую-то симпатию.

— Мне показалось, что вы одиноки, — сказал я.

— Да и вы тоже.

— Не хотел бы беспокоить вас. Если я тут лишний, я полечу своей дорогой.

— Нет. Я ждал тебя.

Тут я улыбнулся.

— Прости, что задержался.

— Пустяки.

Я стянул летный шлем и очки, вылез из кабины и спрыгнул на землю. Хорошо размяться после того, как проведёшь пару часиков в кабине моего «Флита».

— Ты не против сэндвича с сыром и ветчиной? — спросил он. — С сыром, ветчиной, а может ещё и с муравьём. — Ни рукопожатий, никаких там церемоний знакомства.

На вид он не был слишком уж крепок. Длинные волосы, чернее, чем резина на колесе, к которому он привалился спиной. Глаза тёмные, как у ястреба, такие глаза мне нравятся только у моих друзей, иначе я чувствую себя неуютно. Он напоминал мастера каратэ, собирающегося продемонстрировать своё бесшумное и неистовое искусство.

Я взял протянутый сэндвич и чашку воды из термоса.

— Кстати, кто ты? — спросил я. — За годы, что я тут катаю фермеров, я еще ни разу не встречал другого такого же, как и я, бродягу.

— Я, пожалуй, вряд ли способен на что-нибудь ещё, — сказал он, и в голосе его не было сожаления. — Был механиком, сварщиком, разбирал трактора; если я остаюсь на одном месте надолго, у меня начинаются неприятности. Поэтому, я отремонтировал самолет и теперь тоже занялся этим бизнесом — летать по стране и катать фермеров.

— Слушай, а какие модели тракторов ты разбирал, а? — я сам ещё с детства с ума схожу от дизельных тракторов.

— «Д-8» и «Д-9». Но это было недолго, в Огайо.

— «Д-9!» Те, что размером с дом! С двойным редуктором на первой передаче, а они правда могут сдвинуть гору?

— Чтобы двигать горы, есть способы и получше, — сказал он с улыбкой, которая длилась лишь мгновение.

Я опёрся спиной о нижнее крыло его самолета и целую минуту рассматривал собеседника. Игра света... на него было трудно смотреть вблизи. Вокруг головы будто мерцал свет, какое-то смутное серебристое сияние.

— Что-то не так? — спросил он.

— А какие неприятности у тебя начинаются?

— Да так, ерунда. Просто сейчас мне нравится скитаться, так же, как и тебе.

Я взял сэндвич и обошёл вокруг его самолета. Он был выпуска 1928 или 1929 года, но на нём не было ни единой царапины. «Дон» — выписано золотыми готическими буквами чуть ниже кабины, а на регистрационной карточке, укрепленной на летном планшете, «Д. В. Шимода».

На полу кабины ни единой соломинки, как будто самолёт и не летал вовсе, а просто взял и материализовался тут же, прямо на месте, провалившись через дырку во времени, размером в полстолетия. Я почувствовал неприятный холодок между лопаток.

— И долго ты уже катаешь фермеров? — спросил я его, глядя на самолет.

— Около месяца, вот уже пять недель.

Он обманывал. За пять недель полетов над полями, как ни крути, твой самолёт весь будет в пыли и масле, и наверняка в кабине на полу окажется хоть одна соломинка. Но эта машина... Я внимательно изучал «Трэвэл Эйр» ещё минут пять, а затем вернулся и уселся на солому под крыло, лицом к пилоту. Я не испытывал страха, мне по-прежнему нравился этот парень, но что-то тут было не так.

— Почему ты говоришь мне неправду?

— Я сказал тебе правду, Ричард, — ответил он. На моём самолете тоже написано имя владельца.

— Приятель, можно ли возить пассажиров целый месяц и совсем не запылить или не запачкать маслом свой самолет? Не наложить хоть одну заплатку на материал? Не засыпать пол соломой? В ответ он спокойно улыбнулся.

— Есть вещи, которых ты не знаешь.

В этот момент он показался мне пришельцем с далекой планеты. Я поверил ему, но никак не мог найти объяснения тому, каким образом его сияющий аэроплан оказался на этом кукурузном поле.

— Это верно. Но наступит день, когда я их узнаю. И тогда, Дональд, ты можешь забрать мой самолет, ведь для того, чтобы летать, он мне уже не понадобится.

Он посмотрел на меня с интересом и поднял смоляные брови.

— Да ну? Расскажи.

Я обрадовался. Мою теорию готовы выслушать!

— Люди долго не могли летать, сдаётся мне, потому что они были уверены, что это невозможно, и именно поэтому они не знали первого простого принципа аэродинамики. Мне хочется верить, что есть и другой принцип: нам не нужны самолеты, чтобы летать... или бывать на других планетах. Мы можем научиться это делать без машин. Если мы захотим.

Он слегка улыбнулся и серьезно кивнул.

— И ты думаешь, что сможешь узнать то, о чём мечтаешь, катая пассажиров над кукурузными полями, по три доллара за полет?

— Единственное знание, важное для меня, это то, которое я получил сам, занимаясь тем, чем сам хотел. Но если бы, хоть это и невозможно, на планете объявился вдруг человек, который смог бы меня научить большему, чем я хотел бы узнать, чем учат меня сейчас аэроплан и само небо, я в тот же миг отправился бы искать его. Или её.

Темные глаза пристально смотрели на меня.

— А тебе не кажется, что у тебя есть ведущий, если ты действительно хочешь обо всём этом узнать?

— Да, меня ведут. А разве не ведут каждого из нас? Я всегда чувствовал, что за мной вроде бы кто-то наблюдает.

— И ты думаешь, что тебя приведут к учителю, который может помочь тебе.

— Да, если только этим учителем вдруг не окажусь я сам.

— Может быть, так оно всё и происходит, — сказал он.

По дороге, поднимая облако пыли, к нам приближался современный новенький пикап. Он остановился у кромки поля. Из него вышел старик и девочка лет десяти. Пыль по-прежнему висела в воздухе, до того кругом было тихо.

— Катаете пассажиров? — спросил старик.

Это поле нашел Дональд Шимода, поэтому я промолчал.

— Да, сэр, — ответил он с улыбкой. — Хотите прокатиться?

— А если бы вдруг и захотел, вы там, небось, начнете в воздухе всякие выкрутасы выделывать? — в его глазах мерцал хитрый огонек, а вдруг мы его и вправду примем за деревенского простака.

— Коли пожелаете, непременно, а так — ни к чему нам это.

— И обойдётся это, похоже, в целое состояние.

— Три доллара наличными, сэр, за девять-десять минут в воздухе. Это выходит по тридцать три с третью цента за минуту. И стоит того, так мне потом почти все говорили, кто рискнул. У меня было странное чувство постороннего, когда я сидел и слушал, как этот парень рекламировал полёт.

Мне нравилось, что он говорил без лишнего нажима. Я так привык к тому, как я сам зазываю пассажиров («Ребята, гарантирую, что наверху на десять градусов прохладнее. Подниметесь туда, где летают только птички и ангелы! И всё это лишь за три доллара. Лишь шесть полтинников»), что позабыл о том, что это можно делать и иначе.

Девочка стояла в стороне и тоже наблюдала. Светлые волосы, карие глаза, серьёзное лицо. Она была здесь только из-за деда. Она не хотела лететь.

Гораздо чаще всё бывает наоборот: сгорающие от нетерпения дети и опасливые взрослые, но профессиональная необходимость здорово развивает способность чувствовать такие вещи, и я точно знал, что эта девочка не полетела бы с нами, прожди мы её хоть всё лето.

— Кто из вас, джентльмены? — спросил старик.

Шимода налил себе чашку воды.

— С вами полетит Ричард. У меня ещё обед, разве что захотите подождать.

— Нет, сэр, я готов лететь. А мы можем пролететь над моей фермой?

— Конечно, — сказал я. — Лишь укажите направление, в котором вам хотелось бы отправиться, сэр.

Я выбросил из передней кабины «Флита» спальный мешок, ящик с инструментом и кастрюли, помог фермеру устроиться на сиденье пассажира и застегнул ремень безопасности. Затем сел в заднюю кабину и застегнул свой ремень.

— Дон, крутни, пожалуйста, пропеллер.

— Давай. — Он взял свою чашку с водой и подошел к винту. — Как надо?

— Не спеши. Крути медленно. Он сам пойдёт прямо из ладони.

Каждый раз, когда кто-нибудь крутит винт «Флита», получается слишком резко, и по загадочным причинам двигатель не заводится. Но этот парень крутил винт абсолютно так, как надо, будто занимался этим всю жизнь.

Пружинка стартера щёлкнула, в цилиндре проскочила искра, и старый мотор тут же завёлся. Дон вернулся к своему самолету, сел и заговорил с девочкой. Взревев всеми своими лошадиными силами, мой «Флит» взметнул в воздух кучу сена и поднялся в небо, плавно набирая высоту.

Через три минуты после взлёта мы приблизились к ферме и сделали над ней круг. Под нами лежала усадьба, амбары цвета тлеющих углей, и дом, словно выточенный из слоновой кости, стоял посреди зеленого моря.

Как только я коснулся земли, сделав крутой вираж над кукурузой, самолет Дональда поднялся в воздух и сразу же повернул к ферме, над которой я только что побывал. Я выключил двигатель и помог старику спуститься на землю. Он достал бумажник и, качая головой, отсчитал положенную сумму.

— Отличная поездка, сынок.

— Так точно, сэр. Мы предлагаем лишь первосортный товар.

— Твой друг — вот уж кто умеет предложить свой товар.

— Почему же?

— Готов поспорить, что ему удалось бы продать снег эскимосам.

— С чего вы взяли?

— Да всё из-за девчонки. Моя внучка, Мэри, летит на самолете!

Он смотрел на кружащий над фермой биплан, который казался нам серебристой мошкой. Он говорил, как говорил бы хладнокровный человек, заметив, что на засохшей березе во дворе вдруг расцвели цветы и появились налитые румяные яблоки.

— С самого рождения она терпеть не может высоты. Пускается в крик. Боится до ужаса. Не поднимется на чердак, даже если бы во дворе уже плескался Великий Потоп. Она творит чудеса с машинами, ладит с животными, но высоту совершенно не выносит. И вот тебе на — летит по воздуху.

Самолет по инерции прокатился по полю и остановился точно около нас, пропеллер напоследок пропел «кланк-кланк» и замер. Я внимательно посмотрел на него. Ни единой мошки не разбилось о пропеллер, а в нём метра два с половиной.

Я поспешил на помощь, расстегнул девочке ремень безопасности, открыл маленькую дверцу передней кабины и показал, куда надо наступать, чтобы не продавить матерчатое крыло.

— Ну, тебе понравилось? — спросил я.

Она как будто и не слышала меня.

— Дед, я совсем не боялась. Мне не было ни капельки страшно, честно! Наш дом был совсем как игрушечный, и мама мне махала, и Дон сказал, что мне было страшно потому, что когда-то я упала с высоты и умерла, а теперь мне больше не надо бояться!

Дед, я стану лётчицей! У меня будет самолет, я сама буду его чинить, летать, куда захочу, катать пассажиров! Ведь можно, правда? Правда, здорово? Глядя на старика, Шимода улыбнулся и пожал плечами.

— Мэри, это он тебе сказал, что ты будешь лётчицей?

— Нет, но я обязательно буду. Я уже и сейчас здорово разбираюсь в моторах, ты же знаешь!

— Ну, ладно, об этом ты поговоришь со своей матерью. Нам пора домой.

Они поблагодарили нас, и один зашагал, а другая вприпрыжку пустилась к пикапу, они оба изменились после того, что произошло.

Подъехали две машины, затем ещё одна, а позже, к полудню у нас собралась целая толпа желающих поглазеть на Феррис с высоты. Мы летали без перерыва до самого захода солнца. Во всей этой спешке я забыл спросить о Мэри и о том, что Дон сказал ей, придумал ли он эту историю о смерти, или считал, что так оно и было.

Но, время от времени, пока усаживались новые пассажиры, я внимательно осматривал его самолёт. На нём по прежнему не было ни царапинки, нигде ни пятнышка от масла, и он явно умудрялся в полете уворачиваться от мошкары, остатки которой мне приходилось стирать с лобового стекла каждый час.

Когда мы прекратили полёты, небо уже стало фиолетовым. А к тому времени, когда я разжёг жестяную печку, уложив на сухие кукурузные стебли брикеты древесного угля, совсем стемнело, и сполохи огня отражались в наших самолетах, стоявших поблизости, выхватывая из мрака золотистую солому.

Мои карманы были набиты деньгами... наступал один из самых приятных моментов. Я вытащил бумажки и сосчитал, не особо стараясь их расправлять. Всего набралось 147 долларов, и я начал считать в уме, что даётся мне с великим трудом.

— Это будет, это будет, так, четыре и два в уме... сегодня было сорок девять полетов! Дон, я и «Флит» заработали больше сотни! А ты, должно быть, огреб больше двух, ты ведь всё больше по двое катал?

— Всё больше... — повторил он.

— Кстати, о том учителе, которого ты ищешь... — начал он.

— Я не ищу никакого такого учителя, — перебил я. — Я считаю денежки. Мне этого хватит на целую неделю, хоть и дождь зарядит, мне не страшно.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Когда ты вдоволь накупаешься в своих деньгах, — сказал он, — не забудь передать мне рагу.