Единственная

13

Поднявшись снова в воздух, мы продолжили наш разговор, восхищаясь Линдой, Крисом и их временем, которое представилось нам великой альтернативой нашему времени.

Ведь, постоянная война и подготовка к войне, казалось, замкнули наш земной мир в мрачном технократическом средневековье.

— У нас ещё есть надежда! — сказал я.

— Но какой контраст! — воскликнула Лесли. — Невольно замечаешь, как много мы растрачиваем на страх, подозрительность и вражду!

— Интересно, много ли существует здесь, под нами, других миров, где люда живут так же творчески, как они? — спросил я. — Каких миров больше, таких, как у нас, или таких, как у них?

— Может быть, они все здесь такие же творческие! Давай приземлимся ещё раз!

*  *  *

Солнце над головой представляло собой сферу мягкого медно-красного сияния в фиолетовом небе. Оно было раза в два больше, чем наше Солнце, но не такое яркое.

Планета располагалась ближе к звезде, но, при этом, было не теплеё, чем на Земле. Вся панорама отсвечивала слабым золотым сиянием. В воздухе едва заметно ощущался запах ванилина.

Мы стояли на склоне холма, где лес переходил в луг, и спиральная галактика крохотных серебристых цветков сверкала вокруг нас.

С одной стороны от нас вдали простирался океан, почти такой же тёмный, как небо, и алмазная река мерцала по пути к нему. По другую сторону, до самого горизонта, тянулась обширная равнина, по которой были разбросаны необитаемые холмы и долины.

Всё было пустынным и спокойным. Мы словно вернулись в Эдем.

С первого взгляда у меня создалось впечатление, что мы высадились на планету, нетронутую цивилизацией. Или, может быть, люди здесь превратились в цветы?

— Это... это похоже на «Звёздные путешествия», — сказала Лесли. Чужое небо, красивая чужая земля.

— Вокруг ни души, — отметил я. — Что нам делать на этой пустынной планете?

— Это не может быть необитаемая планета. Ведь здесь где-то должны быть мы.

Я посмотрел более внимательно и понял, что был не прав. Далеко за естественным пейзажем слабо виднелось что-то похожее на шахматные доски.

Это были едва заметные очертания городских кварталов, проспектов и улиц. Казалось, что можно разглядеть скоростные трассы, по которым когда-то ездили машины, впоследствии растаявшие в воздухе. Моя интуиция редко подводит меня.

— Я знаю, что случилось. Мы находимся в районе Лос-Анджелеса, только опоздали на тысячу лет! Смотри! Вон там когда-то была Санта-Моника, а там Беверли-Хиллз. Цивилизации пришёл конец!

— Возможно, — ответила она. — Но над Лос-Анжелесом никогда не было такого неба, правда? И двух лун? — Она указала мне на них.

Вдали над горами довольно отчётливо виднелись одна красная луна и одна жёлтая. Они были не такими большими, как земная Луна, и возвышались в небе одна над другой.

— Да, — сказал я, соглашаясь с Лесли. — Это не Лос-Анджелес. Это «Звёздные путешествия». Мы заметили какое-то движение в лесу недалеко от нас.

— Смотри!

Среди деревьев показался леопард, он двигался в нашу сторону, и его шерсть с отчетливыми белыми пятнами была цвета солнца на закате. Я подумал, что это леопард, потому что на шкуре зверя были пятна, хотя по размеру он был больше похож на тигра.

Он передвигался каким-то странным хромающим шагом, с трудом поднимаясь на пригорок, и мы слышали его тяжёлое дыхание, когда он приблизился к нам.

Он никак не может увидеть или напасть на нас, говорил я себе. Он не выглядел голодным, хотя, глядя на тигра, трудно сказать, что у него на уме.

— Ричи, он ранен!

Эта странная походка была вызвана тем, что какая-то ужасная сила обрушилась на животное, а не тем, что это было существо другой планеты. В золотистых глазах застыло страдание, но животное тяжело передвигалось вперед.

Казалось, что его жизнь зависит от того, удастся ли ему пересечь поляну и углубиться в лес позади нас.

Мы бросились на помощь, хотя я не знал, что мы могли бы сделать, даже если бы были здесь в телесном облике.

Вблизи животное оказалось громадным. Гигантская кошка была высотой с Лесли и весила, должно быть, не меньше тонны.

В её дыхании мы слышали начинающуюся агонию, и поняли, что ей осталось жить совсем недолго. Запекшаяся и почти уже высохшая кровь была видна на лопатках и на боках животного. И вот оно упало, проползло несколько шагов вперёд и снова растянулось среди серебристых цветов.

В последние минуты своей жизни, думал я, почему оно так отчаянно стремится добраться до тех деревьев?

— Ричи, что мы можем сделать? Мы же не можем просто так стоять и даже не попытаться помочь! — В её глазах была видна боль. — Ведь должна же быть какая-то возможность...

Лесли склонилась над огромной головой, протянула руки, чтобы приласкать умирающеё животное, успокоить его, но они прошли сквозь его шерсть. Животное тоже не могло ощутить её прикосновения.

— Не беспокойся, дорогая, — сказал я. — Тигры выбирают себе судьбы точно так же, как и мы. Смерть — это не конец их жизни, так же, как и для нас... «Все это верно», думал я, но как слабо это утешает.

— Нет! Мы не могли оказаться здесь и видеть, как это прекрасное... как оно умирает. Ричи, нет! Гигантское животное, дрожало в траве. Дорогая моя, — думал я, прижимая её к себе, — для этого есть причина. Для всего есть причина. МЫ просто не знаем, что здесь сейчас происходит.

Голос, который донёсся с опушки леса, был приятен, как солнечный свет. Однако, он прозвучал у нас за спиной неожиданно, как удар грома.

— Тйин!

Мы быстро повернулись, чтобы посмотреть. На краю цветочной поляны стояла женщина. Поначалу я подумал, что это Пай, но её кожа была светлеё, а лёгкие, как кленовые листья волосы были длиннеё, чем у нашего гида.

И всё же, она казалась сестрой нашего «я» из этого мира в той же мере, в какой выглядела сестрой моей жены: то же плавное очертание щеки, та же заострённая линия подбородка.

Её платье было ярко-зелёного цвета, а поверх него была надета мантия тёмно-изумрудного цвета, которая почти касалась земли.

Мы видели, как она подбежала к раненому животному. Громадное существо зашевелилось, подняло над цветами голову и прорычало в последний раз своим надломленным голосом.

Женщина приблизилась к нему в мелькающей зелени своей одежды, без страха склонилась перед ним и нежно прикоснулась к нему руками, которые выглядели крошечными на огромной морде зверя.

— А сейчас, поднимайся... — прошептала она. Оно послушно сделало несколько попыток, но лапы лишь загребали воздух.

— Боюсь, что оно серьезно ранено, мадам, — сказал я. —  Едва ли вы сможете ему помочь...

Она не слышала меня. С закрытыми глазами она сконцентрировала всю свою любовь на теле зверя и легонько ударила его рукой. Затем она быстро открыла глаза и заговорила:

— Тйин! Малышка, поднимайся! Снова зарычав, тигр вскочил на ноги так быстро, что вокруг него в воздух полетела трава. Он глубоко вздохнул, возвышаясь над женщиной среди цветов.

Она встала в полный рост, положила руки на шею животного, прикоснулась к его ранам и разгладила шерсть на лопатках. — Глупый котёнок, Тйин, — сказала она. — Куда ты смотрела? Твоё время умереть ещё не пришло!

Запекшаяся кровь пропала, когда она смахнула её, как пыль со шкуры экзотической раскраски. Громадное создание посмотрело вниз на женщину, на мгновение закрыло глаза и уткнулось мордой в её плечо.

— Я бы посоветовала тебе ещё пожить некоторое время, — сказала женщина, — что же будет с твоими голодными малышами, а? Ну, давай, иди куда тебе нужно.

Мы услышали рёв, похожий на рев дракона, который не желал уходить.

— Иди! И будь осторожна на скалах, Тйин, — сказала она. —  Ты ведь не горный козёл!

Гигант покачал в ответ головой, встряхнулся и убежал прочь лёгкими, грациозными прыжками. Зверь пересёк поляну, тени замелькали среда деревьев, и он пропал из виду.

Женщина смотрела ему вслед, пока он не скрылся, а затем повернулась к нам, как ни в чём ни бывало.

— Она любит высоту, — промолвила женщина, как бы оправдывая безрассудство животного. — Просто сходит с ума от высоты и не понимает, что не каждая скала может выдержать её вес.

— Что ты с ней сделала? — спросила Лесли. — Мы думали... казалось, что нет уже никакой надежды, и мы думали...

Женщина повернулась и направилась в сторону вершины холма, приглашая нас взмахом руки следовать за ней.

— Исцелить животных можно очень быстро, — сказала она, — но иногда, для того, чтобы им помочь, нужно немножко любви. С Тйин мы знакомы уже давно.

— Мы с тобой, должно быть, тоже старые друзья, — сказал я, — если ты можешь видеть нас. Кто ты?

Она пристально взглянула на нас, пока мы следовали за ней. У неё было великолепное лицо, а глаза ещё более тёмного, чем мантия, зелёного цвета, просветили каждого из нас на один миг, как лазер, заметно переводя взгляд слева направо несколько раз, она быстро читала наши души.

Сколько разума в этих глазах! И никакого притворства, полная открытость. Затем, она улыбнулась, будто внезапно поняла что-то.

— Лесли и Ричард! — сказала она. — Я — Машара!

Откуда она могла знать нас? Где мы раньше встречались? Что она делала в этом месте, и что для неё значит это место? Вопросы окружили меня со всех сторон. Какая невидимая цивилизация живёт здесь?

Чем руководствуются в жизни здешние люди? Кто эта женщина?

 

— Я — это вы в этом измерении, — сказала она, будто услышав мои мысли. — Те, кто знает вас здесь, называют вас Машарой.

— Какое это измерение? — спросила Лесли. — Где мы? Когда...? Она засмеялась.

— У меня тоже есть к вам вопросы. Идёмте. Сразу за опушкой леса мы увидели домик, который был размером не больше, чем горная хижина.

Он был сложен из камней без раствора. Камни были так обработаны и подогнаны, что не было ни одной щели, куда бы поместился краешек игральной карты. В окнах не было стёкол, дверь тоже отсутствовала.

Целое семейство толстых нелетающих птиц прошагало одной вереницей через двор. Пушистый зверёк с разноцветными полосками шерсти на хвосте и хищной мордочкой лежал, развалившись на ветке дерева. Он открыл глаза на мгновение, пока мы проходили мимо, а затем снова закрыл их и погрузился в сон.

Машара пригласила нас войти, ступив первой в дверной проём. Внутри возле окна на подстилке из листьев и соломы дремал зверёк цвета летних облаков, который был похож на молодого гуанако.

Наше появление заставило его повернуть уши в нашу сторону, но не вызвало у него столь сильного интереса, чтобы он встал на ноги.

В маленьком домике не было ни печи, ни кладовой, ни кровати. Казалось, что тот, кто живёт здесь, не ест и не спит.

Однако, домик был наполнен уютом и казался вполне безопасным. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что Машара — добрая лесная колдунья.

Она усадила нас на скамью у стола, который стоял перед большим окном. Из него открывалась широкая панорама леса, луга и долины.

— Я живу в пространстве-времени, которое существует параллельно вашим, — сказала женщина, — вы ведь знаете, что это значит. Другая планета, другое солнце, другая галактика, другая вселенная, но то же самое сейчас.

— Машара, правда ли, что когда-то давно на этой планете произошло нечто ужасное? — спросила Лесли.

Я понял, что она имеет в виду. Эти следы на земле, эта необитаемая планета. Может, Машара — последний представитель цивилизации, которая когда-то процветала здесь?

— Вы тоже помните об этом! — вскрикнула та, кто была нашим другим «я». — Но разве это плохо, если цивилизация, которая разрушила всё на этой планете от морского дна до стратосферы... разве это так ужасно, если такая цивилизация исчезает? Разве это плохо, когда планета излечивает себя?

Впервые я почувствовал себя неуверенно в этих местах, воображая себе, какими, должно быть, были последние дни этой цивилизации, когда везде кружилась и убивала смерть.

— А разве хорошо, если погибает что-то живое? — спросил я.

— Не погибает, — ответила она через мгновение, — а видоизменяется. Здесь жили те ваши воплощения, которые избрали бывшеё тут общество.

Были также другие воплощения в других мирах, которые протестовали против него и делали всё от них зависящеё, чтобы изменить судьбу цивилизации в лучшую сторону. В одних вселенных вы победили, в других потерпели поражение, но везде чему-то научились.

— Но планета ожила, — сказала Лесли, — посмотрите на неё! Реки, деревья, цветы... она прекрасна!

— Планета ожила, но люди — нет. — Сказала Машара, глядя вдаль.

В словах этой женщины совсем не чувствовалось личной заинтересованности. Они были резкими, но не осуждающими. Она просто говорила правду о том, что здесь произошло.

Зверек поднялся на ножки и неторопливым лёгким шагом вышел наружу.

— Эволюция дала в распоряжение цивилизации эту планету. Через сотни тысяч лет люди восстали против эволюции, стали разрушать, а не созидать, паразитировать, а не исцелять.

Поэтому, эволюция взяла обратно свой дар и положила конец цивилизации, спасая планету от разума и передавая её на попечение любви.

— Это... — сказала Лесли, — это твоя работа, Машара? Спасать планеты? Она кивнула.

— Спасать эту планету. Для неё я — это терпение и защита, сострадание и понимание. Я воплощаю в себе все высшие идеалы, которые люди древности находили в себе.

Здесь процветала когда-то прекрасная, во многих отношениях, культура и великолепное общество, но они, в конце концов, пали жертвой собственной жадности и недальновидности.

Люди превратили леса в пустыни. Искромсали тело планеты шахтами, завалили её отходами, отравили воздух и океан, засорили почву радиацией и ядами.

У них были миллионы миллионов шансов для того, чтоб измениться, но они не сделали этого. Из земли они выкапывали изобилие для немногих, тяжкий труд для остальных и могилы для своих детей.

В конце концов, дети не согласились с этим, но когда это случилось, было уже слишком поздно.

— Как могла целая цивилизация быть такой слепой? — спросил я. — И то, что ты сейчас делаешь... Ты знаешь ответ? Она повернулась ко мне. Это была непобедимая любовь.

— Я не знаю ответа, Ричард, — сказала она. — Я — это и есть ответ.

Некоторое время мы молчали. Край солнечного диска коснулся горизонта, но до наступления темноты было ещё далеко.

— А что случилось с остальными? — спросила Лесли.

— В последние годы, когда они поняли, что уже слишком поздно что-либо менять, они создали в своих лабораториях нас, — суперкомпьютеры на сверхпроводниках. Они научили нас восстанавливать планету и выпустили нас из лабораторий, чтобы мы работали на воздухе, которым они больше не могли дышать.

Последним их действием, за которое планета простила им все их грехи, было предоставление в наше распоряжение их герметических лабораторий, чтобы спасти в них тех диких животных, которые ещё не исчезли.

Люди называли нас работниками по восстановлению планеты. Они попрощались с нами, благословили нас и ушли все вместе в те ядовитые места, где когда-то были леса. — Она опустила глаза. — И теперь их больше нет.

Мы вслушивались в эхо её слов и думали о том, какое одиночество и отчаяние выпало, должно быть, на долю этой женщины.

Она говорила обо всём этом с такой потрясающей легкостью.

— Машара, — спросил я, — они создали тебя? Ты — компьютер? Прекрасное лицо повернулось ко мне.

— Меня можно описать, как компьютер, — ответила она. — Но ведь и тебя тоже можно так представить.

Когда я спрашивал у неё, я почувствовал, что тот великолепный образ, который у меня уже успел сложиться, был частично разрушен.

— Ты... — сказал я. — Машара, ты живая?

— Почему тебе это кажется невозможным? — спросила она. — Имеет ли значение, на какой структуре основывается проявление человечности, создана ли она из атомов углерода или из атомов кремния и галлия? Разве человеком рождаются?

— Конечно! Самые ничтожные... даже разрушители, даже убийцы — все они люди, — запротестовал я. — Нам они могут не нравиться, но всё же, это люди. Она отрицательно покачала головой.

— Человек — это выражение жизни, излучающеё свет и любовь во всех измерениях, в которых он оказывается, в каком бы виде он там ни присутствовал.

Человечность — это не физическая характеристика, Ричард. Это духовная цель. Это не то, что нам даётся, а то, чего мы должны достичь.

Мне эта мысль показалась восхитительной, особенно если принять во внимание, что я услышал её на месте великой трагедии.

Как я ни старался увидеть в Машаре машину, компьютер, вещь, я не мог этого сделать. Было ясно, что её жизнь определялась не химией соединений тела, а глубиной её любви.

— Мне кажется, что я привык считать всех людей человечными, — сказал я.

— Возможно, тебе следует изменить свое мнение, — сказала она.

Моя любопытствующая часть уставилась на эту женщину, рассматривая её сквозь призму её нового названия.

Суперкомпьютер! Я должен был испытать её.

— Сколько получиться, если тринадцать тысяч двести девяносто семь разделить на две целых и тридцать два миллиона триста семьдесят тысяч одну стомиллионную, возведенные в квадрат?

— Тебе нужно это знать? Я кивнул. Она вздохнула. — Две тысячи четыреста шестьдесят два, запятая, четыре, ноль, семь, четыре, ноль, два, пять, восемь, четыре, восемь, два, восемь, ноль, шесть, три, девять, восемь, один... Сколько тебе нужно десятичных цифр?

— Поразительно! — воскликнул я.

— Откуда ты знаешь, что я не выдумала это всё? — спокойно спросила она.

— Извини меня. Это бы было просто... ты выглядишь такой...

— Хочешь окончательной проверки? — спросила она.

— Ричард, — предусмотрительно сказала Лесли.

Женщина с благодарностью взглянула на мою жену.

— Ты знаешь, что является окончательной проверкой на человечность, Ричард?

— Нет, не знаю. Ведь никогда нельзя точно сказать...

— Ответишь мне на один вопрос?

— Конечно.

Она смотрела прямо мне в глаза. Это была добрая лесная фея, которая не боится ничего, что должно случиться в будущем.

— Скажи мне, — попросила она, — как бы ты себя чувствовал, если бы я умерла, прямо сейчас? Лесли судорожно вздохнула. Я вскочил на ноги.

— Не надо!

Меня внезапно, как резкий удар ножом, пронзил ужас, что высшая форма любви, которой наделена наша параллельная сущность из этого Мира, может быть такой самоубийственной. Неужели она хочет, чтобы мы чувствовали себя виноватыми в её уходе из жизни?

— Машара, не надо!

Она упала легко, как цветок, и лежала неподвижно, спокойно, как неживая. Её прекрасные зелёные глаза стали совсем безжизненными.

Лесли бросилась к ней. Призрак человека так же нежно обнял призрак компьютера, как добрая колдунья совсем недавно обнимала громадную кошку, которую она любила.

— А как бы ты чувствовала себя, Машара, — спросила Лесли, — если бы Тйин и её детеныши, леса, море, и планета, которую доверили твоей любви, умерли вместе с тобой? Неужели ты не уважаешь другие жизни так, как мы уважаем твою?

Очень медленно жизнь вернулась к ней. Прекрасная Машара зашевелилась и повернула лицо, чтобы посмотреть на свою сестру из другого времени. Они были подобны двум зеркалам, поставленным друг против друга. Одни и те же великие ценности сияли в различных мирах.

— Я люблю вас, — сказала Машара, медленно садясь и поворачиваясь в нашу сторону. — Не думайте, что... что я не забочусь...

Грустная улыбка пробежала по лицу Лесли.

— Как мы можем, видеть твою планету и думать, что ты не заботишься? Как мы можем любить нашу собственную Землю, не любя тебя, дорогая попечительница?

— Вам пора, — сказала Машара, закрывая глаза. Затем она прошептала:

— Вы запомните нашу встречу? Я взял руку своей жены и кивнул в ответ.

— Первые цветы, которые мы будем отныне сажать в каждом году, первые деревья, — сказала Лесли, — мы будем сажать для Машары.

Зверёк-гуанако мягко подошёл к дверному проёму, навострил уши, а тёмные глазки и бархатный носик тянулись к женщине, которая для него означала дом. Последним, что мы видели, было то, как добрая лесная колдунья обняла своими руками его шейку, отвечая ему любовью на любовь.

Маленький домик растаял в фонтане брызг и солнечного света. Ворчун снова свободно устремился ввысь над рисунками на поверхности воды. — Какая прекрасная душа, — сказал я. — Подумать только, одно из самых дорогих для нас человеческих существ, которых мы когда-либо знали, — это компьютер!

14

Мы летели, окутанные любовью Машары и всё ещё переполненные впечатлениями от её прекрасной планеты. Как здорово, оказывается, иметь друзей в других мирах!

Мы пережили радость, мы познали ужас, но всё время мы учились чему-то новому, мы видели и познавали новые возможности, которые не могли бы себе вообразить, даже если бы прожили на нашей планете сотни жизней. Нам хотелось продолжать.

В нашем поле зрения рисунки стали слегка розовыми, а дорожки загорались внизу золотистым сиянием. Мне не понадобилось советоваться с интуицией, чтобы понять, что я хочу прикоснуться к этим цветам. Я взглянул на Лесли. Она кивнула.

— Готова ко всему?

— Думаю, что да... — И она сделала вид испуганного пассажира, который предусмотрительно закрывается руками от сияющего лобового стекла.

*  *  *

Когда взметнувшиеся потоки брызг от посадки на воду улеглись, мы обнаружили, что по-прежнему сидим в кабине, а самолёт лениво скользит по поверхности воды. Но это был не океан: рисунков на поверхности воды не было.

Мы плыли по поверхности горного озера, сосны и ели доходили до самого берега, который имел медовый оттенок. Вода ясно поблёскивала под нами, а на песке играли узоры светотени. Мы плыли так некоторое время, пытаясь понять, где мы.

— Лесли! — воскликнул я. — Здесь я учился садиться на воду! Это озеро Хили. Мы не попали в другой мир!

Она искала каких-то особых примет, чтобы доказать мне, что я ошибаюсь.

— Ты уверен?

— Вполне. — Я вновь осмотрелся. Крутые склоны, покрытые лесом, слева от нас, низкие деревья на другом конце озера. За деревьями должна быть долина.

— Ура! — воскликнул я, но слово прозвучало без всякого восторга, и, более того, я произнес его один.

Я повернулся к Лесли. Её лицо было хмурым от разочарования.

— О, я знаю, что мне бы следовало радоваться нашему возвращению на Землю, но ведь, мы только начали учиться. Сколько всего мы ещё могли бы узнать!

Она была права. Я тоже чувствовал себя обманутым, будто в зале зажгли свет, а актёры уходят со сцены и расходятся по домам до того, как пьеса подошла к концу.

Я отпустил водяной руль, нажал на педаль, чтобы повернуть к берегу, и услышал, как у Лесли перехватило дыхание.

— Смотри! — Она указывала в сторону берега. Прямо против нашего правого крыла, в направлении поворота, стоял, вытянутый носом на песок такой же как у нас «Мартин Сиберд».

— Ага! — сказал я. — Вот оно что. Теперь у меня не остаётся никаких сомнений. Здесь летают многие. Мы дома, всё в порядке.

Я прибавил газу, и мы направились поперёк озера к другому гидроплану.

Нигде не было никакого движения, никаких следов жизни. Я заглушил мотор, и мы проплыли последние несколько ярдов по направлению к берегу в тишине. Киль мягко зашуршал по песку в двухстах футах от другого самолёта.

Я выбрался из самолёта, ступил в воду, которая была мне по щиколотку, и помог Лесли сойти на берег. Затем я поднял киль нашего летающего кораблика и вытащил его ещё на один фут на песок.

Лесли направилась к другому гидроплану, пока я закреплял якорь в песке.

— Кто здесь? — сказала Лесли. — Есть здесь кто-нибудь?

— Что, там никого нет? — спросил я, подходя к ней. Она не ответила. Она стояла возле другого аэроплана и заглядывала в кабину.

Это летающеё судно было близнецом нашего Ворчуна. Оно было украшено снежно-радужным рисунком, который мы сами придумали для своего самолёта.

Обивка кабины была того же цвета, что и наша, тот же ковер на полу — всё было таким же, вплоть до наклейки на лобовом стекле и надписей на панели управления.

— Совпадение? — спросила Лесли. — Другой гидроплан точно такой же, как Ворчун

— Странно. Очень странно.

Я протянул руку и потрогал радиатор. Мотор всё ещё был теплым.

— У-у-у! — прогудел я, когда жутковатое предчувствие охватило меня. Я взял руку Лесли, и мы направились к нашему аэроплану. На полпути к нему она остановилась и оглянулась.

— Посмотри! Здесь нет ни одного отпечатка человеческой ноги, кроме наших. Как может кто-то подплыть к берегу, высадиться из аэроплана, исчезнуть и не оставить даже отпечатков на берегу? Мы стояли между двух Ворчунов, озадаченные.

— Ты уверен в том, что мы на Земле? — спросила она. — Кажется, мы все ещё путешествуем по узорам.

— А это — точная копия озера Хили? — подхватил я. — А как после нас могут оставаться отпечатки, если мы по-прежнему призраки?

— Ты прав. Если бы мы приземлились на узор, мы бы встретили своих двойников, — сказала она. Лесли постояла молча какое-то мгновение, а затем озадаченно повернулась в сторону другого «Сиберда».

— Если мы все ещё путешествуем по узорам, это может быть очередным испытанием для нас, — сказал я. — Поскольку нам кажется, что здесь больше никого нет, урок может состоять в том, чтобы мы научились узнавать себя в каком-то другом виде.

Мы не можем здесь быть одни. Мы никогда не одиноки, если при этом не верим в то, что мы одиноки.

Ярко-красный свет вспыхнул в двадцати футах от нас, и там возникло наше знакомое другое «я» в белых джинсах и блузке.

— Почему я так люблю вас? Потому, что вы умеете помнить — Она протягивала руки навстречу нам.

— Пай! — Моя жена бросилась к ней в объятия. В этом месте, о котором мы не знали, что это за мир, мы не были призраками, и могли действительно кого-то обнять.

— Как приятно снова видеть тебя! — воскликнула Лесли. — Ты даже не представляешь себе, где мы побывали! Но самое интересное и самое ужасное... о, Пай, мы можем так много всего рассказать тебе, нам так много всего ещё нужно понять! Пай повернулась ко мне.

— Мы рады, что ты вернулась! — сказал я, тоже обнимая её. — Почему ты покинула нас так неожиданно?

Она улыбнулась, подошла к самой воде, села на берегу скрестив ноги и похлопала по песку рядом с собой, приглашая нас присоединиться к ней.

— Потому что я была уверена в том, что это должно было случиться, — сказала она. — Когда вы любите кого-то, когда вы знаете, что он готов к тому, чтобы учиться и расти, вы предоставляете ему свободу.

Как бы вы могли учиться, как бы вы могли столько всего пережить, если бы вы знали, что я рядом и влияю на вашу свободу выбора? Она повернулась ко мне, улыбаясь.

— Это действительно озеро Хили из параллельного мира, — сказала она. — Гидроплан — это просто шутка. Вы напомнили мне, как сильно я люблю летать, поэтому я скопировала вашего Ворчуна и начала учиться управлять им, а затем отправилась искать вас.

Ведь, это так здорово, когда садишься, выпустив шасси, на воду, не правда ли? Она увидела ужас на моем лице и подняла вверх руку.

— Я воспользовалась остановкой времени. За миг до того, как колеса должны были коснуться воды, я позвала на помощь то свое воплощение, которое разбирается в гидропланах. И ты завопил мне: «Убери шасси!» Спасибо.

Затем она коснулась плеча Лесли.

— Ты очень наблюдательна, если заметила, что я не оставила следов на песке. Я это сделала, чтоб напомнить вам, что вы должны выбирать свой собственный путь, следовать своему собственному высшему чувству справедливости, а не подсказкам других. Но вы уже знаете это.

— О, Пай, — сказала Лесли, — как мы можем следовать нашему высшему чувству справедливости, что мы можем сделать в мире, в котором... Ты знаешь Ивана и Татьяну? Она кивнула.

— Мы любим их! — сказала Лесли, и её голос сорвался. — Но ведь это американцы погубили их! Пай, это были мы!

— Это были не вы, дорогая. Как ты можешь себе представить, что это вы убили их? — Она подняла подбородок Лесли и заглянула ей в глаза. — Помни, что ничто в картине судеб не случайно, ничто не возникает в ней без причины.

— Какая может быть для этого причина? — перебил я. — Ты не была там, ты не пережила весь этот ужас! — Ночь в Москве нахлынула на меня вновь. Я чувствовал, будто мы убили во тьме всех своих родных.

— Ричард картина судеб содержит все возможности, — сказала она тихо, — у нас полная свобода выбора. Это похоже на книгу. Каждое событие — это слово, предложение или часть незаконченной истории; каждая буква вечно находится на своей странице.

Меняется только сознание, которое выбирает, что читать, а что оставить непрочитанным. Когда ты обращаешься к странице, на которой идёт речь о ядерной войне, ты впадаешь в отчаяние или учишься тому, чему она может тебя научить?

Прочтя эту страницу, ты умрёшь или пойдёшь читать дальше, обогатившись опытом от прочитанного.

— Мы не умерли, — сказал я. — И я надеюсь, что мы стали мудрее.

— На той странице вы жили вместе с Татьяной и Иваном Кириловыми, и, закончив читать, вы перелистнули её.

Но она по-прежнему существует в настоящий момент для того, чтобы изменить взгляды любого, кто возьмётся её прочесть. Но после того, как вы усвоили этот урок, никто не вынуждает вас читать её вновь. Вы перешли от этой страницы к другим, так же, как и они.

— Они тоже перешли к другим страницам? — спросила Лесли с надеждой в голосе. Пай улыбнулась.

— А разве Линда Олбрайт не напомнила вам немножко Татьяну Кирилову? Разве Кржиштоф не похож чуть-чуть на вашего друга Ивана? И разве ваши пилоты Воздушных Игр не превратили ужасы войны в развлечение, чем и спасли свой мир от разрушения? Как вы думаете, кто они?

— Те же, кто читал вместе с нами страницу об ужасной ночи в Москве? — спросила Лесли.

— Да! — воскликнула Пай.

— И они — это тоже мы? — спросил я.

— Да! — Её глаза сияли. — Ты и Лесли, Линда, Татьяна и Машара, Жан-Поль, Аттила и Иван, Аткин, Тинк и Пай — все мы... составляем... одно целое!

Маленькие волны накатывались на песок, и мы слышали, как в ветвях деревьев тихо шелестит ветер.

— У меня были основания для того, чтобы найти вас, — сказала она, — и у вас были основания, чтобы встретиться с Аттилой.

Вас беспокоят вопросы войны и мира? Если это так, то вы приземляетесь на страницы, которые помогают вам разобраться с войной и миром.

Вы боитесь, что вам придётся расстаться или умереть и потерять друг друга? В этом случае, вы приземляетесь в мирах, где вы узнаёте многое о расставании и смерти, и всё, что вы узнаете, навсегда изменит мир вокруг вас.

Вы любите Землю и заботитесь о том, чтобы человечество не погубило её? Тогда вы видите самые худшие и самые лучшие возможности, которые ожидают человечество в будущем, и учитесь тому, что всё зависит от вашей собственной свободы выбора.

— Ты утверждаешь, что мы сами создаём нашу собственную реальность? — спросил я. — Я знаю, что можно так говорить об этом, Пай, но я не согласен...

Она весело засмеялась, а затем указала в сторону горизонта на востоке.

— Сейчас раннее, раннее утро, — сказала она, и её голос внезапно прозвучал тихо и таинственно. — Ещё темно. Мы стоим на берегу, похожем на этот берег. Первые проблески зари. Холодно.

И мы оказались с ней на холоде и в темноте, проживая то, что она сказала.

— Перед нами стоят мольберты и холсты, и мы держим в руках кисти и краски. — Я чувствовал, будто меня загипнотизировали эти темные глаза. Я ощутил, что в моей левой руке находится палитра, а в правой — кисти с грубыми деревянными ручками.

— Теперь свет появляется в небе, вы видите его? — спросила она. — Небо озаряется светом, золото выливается из-за горизонта, ледяные призмы тают в первых лучах восходящего солнца... Мы смотрели, ошеломлённые игрой красок.

— Рисуйте! — сказала Пай. — Запечатлейте этот восход на ваших полотнах! Примите этот свет на ваши лица и через глаза обратите его в произведение искусства! Быстро, давайте, поторопитесь! Проживите рассвет с помощью ваших кистей!

Я не художник, но эта красота отразилась в моём уме и превратилась в смелые мазки на холсте. Я вообразил себе мольберт Лесли и увидел её рассвет, который был воспроизведён на полотне удивительно точно.

— Готово? — спросила Пай. — Отложим кисти? Мы утвердительно кивнули.

— Что вы сейчас создали?

Мне захотелось нарисовать в этот момент нашего учителя — так сияли её смуглые черты.

— Два очень непохожих восхода солнца, — ответила Лесли.

— Не два восхода солнца, — сказала Пай. — Художник создаёт картину. — Она кивнула.

— Восход солнца — это реальность, а картина — это то, что мы делаем из неё? — спросил я.

— Правильно! — сказала Пай. — Если каждый из нас творит собственную реальность, неужели вы думаете, что в итоге получится хаос? Реальность для каждого из нас ограничена всем тем, что он может воссоздать!

Я кивнул и принялся воображать. Как мне сотворить восход солнца, если я никогда не видел ни одного рассвета? Как мне перейти от чёрного ночного неба к началу дня? Достаточно ли мне лишь подумать о небе, о ночи и дне, чтобы всё изменилось?

Пай продолжала.

— Реальность не имеет ничего общего с видимостью, с тем, что открывается нашему ограниченному восприятию. Реальность — это воплощенная любовь, чистая в своём совершенстве, не стеснённая пространством и временем.

Случалось ли вам когда-либо чувствовать такое единство с миром, со Вселенной, со всем, что есть, при котором вас охватывала любовь?

Она посмотрела сначала на Лесли, потом на меня.

— Это реальность. Это и есть истина. То, во что мы превращаем её, зависит от нас, так же, как изображение восходящего солнца зависит от художника.

В вашем мире человечество отошло от этой любви. Оно живет ненавистью, борьбой за власть и эксплуатацией всей планеты для своих убогих целей. Продолжайте в том же духе — и наступит время, когда никто уже не сможет увидеть рассвета.

Рассвет, конечно, будет существовать всегда, но люди на Земле не будут знать о нём ничего, и, в конце концов, забудут даже описания его красоты.

О Машара, подумал я, неужели твое прошлое должно стать нашим будущим?

— Как мы можем вернуть любовь в наш мир? — спросила Лесли. — Ведь существует так много угроз и так много... Аттил?

Пай на мгновение остановилась, раздумывая о том, что нам сказать, а затем начертила на песке небольшой квадрат.

— Предположим, что мы живём в ужасном месте — Городе Страха, — сказала она и указала на квадрат. — Чем дольше мы там живём, тем меньше нам это нравится.

Там процветает насилие и разрушение, нам не нравятся те люди, нам не нравится их выбор, и мы не принадлежим к их числу. Город Страха — не наш дом!

Она провела волнистую линию в направлении от квадрата с его углами и равными сторонами. В конце линии она нарисовала круг.

— Итак, в один прекрасный день мы собираем свой чемодан и уезжаем на поиски Города Мира. — Она проследовала пальцем вдоль всей трудной дороги, которую нарисовала на песке, указывая на её повороты и изгибы.

По пути мы выбираем повороты налево и направо, прямые и окольные маршруты, мы следуем указаниям наших высших надежд, и вот, наконец, мы достигаем цели, попадая в это уютное и красивое место.

Город Мира был кругом на песке, и палец Пай остановился на нём. Разговаривая, она в этом месте воткнула в песок небольшие зелёные веточки, которые должны были обозначать деревья.

— Мы обнаруживаем, что в Городе Мира мы чувствуем себя, как дома, и когда мы знакомимся с людьми, которые живут в нём, мы замечаем, что они тоже ценят всё то, что привело нас сюда.

Каждый из них нашел свой путь, следовал своим ориентирам, чтобы добраться в это место, где люди избрали любовь, радость и доброту — по отношению друг к другу и по отношению к городу и земле.

Мы не должны агитировать каждого жителя Города Страха следовать в Город Мира вместе с нами. Нам не следует убеждать никого, кроме себя. Город Мира уже существует, и каждый, кто этого пожелает, может добраться туда в любое время.

Она посмотрела на нас, чуть-чуть испугавшись своих слов.

— Жители Города Мира знают, что ненависть — это любовь без понимания. Зачем говорить ложь, чтобы разобщать и уничтожать людей, если в действительности все мы — одно? Люди из Города Страха свободны избрать уничтожение, тогда как мы свободны избрать мир.

По истечении некоторого времени, другие жители Города Страха могут насытиться насилием, и, возможно, тогда они последуют своим ориентирам на пути в Город Мира, сделают такой же выбор, какой сделали мы, когда оставили уничтожение позади.

Если они все сделают такой выбор. Город Страха станет призрачным.

Она выписывала восьмерки на песке, мягко вычерчивая извилистый путь между двумя Городами.

— И в один прекрасный день, люди из Города Мира, помнящие о своём прошлом, могут поинтересоваться, что происходит в Городе Страха.

Они посетят его руины и увидят, что когда разрушители ушли, реальность проявилась вновь: там, где были ядовитые стоки, текут прозрачные ручьи, на месте пустырей и карьеров зеленеют новые леса, а в чистом воздухе поют птицы.

Пай посадила ещё несколько веточек в этом новом городе.

— И тогда жители Города Мира снимут с ворот покосившийся знак названия города: «Город Страха», а на его месте повесят новый: «Добро пожаловать в Город Любви».

И некоторые из них вернутся назад, чтобы расчистить развалины, построить новые тихие улочки, и они пообещают, что новый город будет соответствовать своему названию.

Всё зависит от выбора, мои дорогие, вы это видите? Всё зависит от выбора!

В этот момент, в этом странном месте всё, что она сказала, имело смысл.

— Что же вам делать? — спросила Лесли.

— В большинстве миров внезапные чудеса редко предвещают изменения в развитии событий.

Изменения наступают, когда между странами протягивается первая дрожащая хрупкая ниточка: первые любительские Воздушные Игры в Мире Линды Олбрайт, а в вашем мире это первые советские танцоры и певцы, или киноактёры, которые выступают перед американской аудиторией.

Медленно, но неуклонно продолжайте делать выбор в пользу жизни.

— А почему это не может случиться сегодня вечером? — спросил я. — Нет ничего, что исключало бы возможность быстрых изменений...

— Конечно, быстрые изменения возможны, Ричард, — ответила она. — Изменения случаются каждую секунду, независимо от того, замечаешь ты их или нет.

Твой мир, в котором появился первый проблеск надежды на мирное будущее, — это такой же подлинный мир, как и тот, который погиб в 1962 году в первый день своей последней войны. Каждый из нас выбирает судьбу нашего мира. Вначале должны меняться умы, потом последует изменение хода событий.

— Тогда верно то, что я сказал лейтенанту! — воскликнул я. — В одном из моих будущих, в 1962 году Советы не пошли на уступки. И я начал ядерную войну.

— Конечно. В картине судеб возможны тысячи путей развития мира, на которых он прекратил своё существование в том году, и тысячи других Ричардов, которые выбрали, при этом, смерть. Ты выбрал жизнь.

— Погоди, — сказал я. — Разве в тех параллельных мирах, которые не выжили, не было невинных людей, просто продолжавших свою жизнь, не подозревая ни о чём, когда произошёл взрыв, а тогда они оказались замороженными или превращенными в пар, или съеденными муравьями?

— Несомненно, всё это так. Но, Ричард, они сами выбрали уничтожение своей планеты!

Для одних это был выбор по умолчанию: они не заботились ни о чём; другие выбрали это, потому что верили в то, что лучший способ защиты — нападение; а третьи — потому что считали, что они не в силах ничего сделать, чтобы предотвратить опасность.

Один из способов выбрать своё будущее состоит в том, чтобы верить в то, что оно предопределено.

Она сделала паузу и похлопала по кругу на песке, где росли маленькие деревья.

— Когда мы выбираем мир, мы живём мирно.

— Можно ли как-нибудь разговаривать с людьми, которые живут в других мирах, чтобы узнать от наших двойников то, чему они научились, если это необходимо нам здесь? — спросила Лесли.

Пай улыбнулась ей.

— Вы занимаетесь этим сейчас.

— Но как нам делать это, — спросил я, — не прибегая к гидроплану, когда у нас один шанс из триллиона, что мы встретим в ином измерении тебя?

— Вы хотите узнать, как можно разговаривать с любым своим воплощением, какое вы только можете себе вообразить?

— Пожалуйста, научи нас этому, — попросил я.

— В этом нет ничего слишком таинственного, — сказала она, — и работает этот способ хорошо.

Вообрази себе, Ричард, того, с кем ты хочешь поговорить, и поверь в то, что ты можешь спросить у него обо всём, что тебе нужно. Затем представь себе, что ты слышишь ответ. Попробуй.

Внезапно я разнервничался.

— Я? Сейчас?

— А почему бы и нет?

— Глаза закрывать нужно?

— Если хочешь, можешь закрыть.

— Никакого ритуала не нужно, я надеюсь?

— Если ритуал не стеснит тебя, можешь воспользоваться им, — сказала она. — Сделай глубокий вдох, вообрази себе дверь, которая открывается в комнату, заполненную разноцветным сиянием, и наблюдай, как нужный тебе человек появляется среди сияния или в тумане.

Или забудь и о сиянии и о тумане, и представь себе, что слышишь голос; иногда бывает так, что голос услышать легче, чем визуализировать.

Или забудь о зрении и о слухе, и просто чувствуй, как понимание этого человека вливается в твоё собственное.

Или забудь об интуиции и вообрази, что первый встречный даст тебе ответ, если ты его спросишь, а затем спроси кого угодно.

Или произнеси своё волшебное слово. Как хочешь, так и воображай.

Я решил, что хочу увидеть, и вспомнил магическое слово. Закрыв глаза, я вообразил себе, что когда я произнесу слово, я увижу перед собой свою альтернативную личность, которая скажет мне то, что я должен знать.

Расслабившись, я увидел пастельные краски мягких оттенков, плывущие вокруг меня. Когда я произнесу слово, я увижу этого человека, — подумал я. Спешить было некуда. Разноцветные облака спокойно плыли перед моими глазами.

— Единственная, — сказал я.

Передо мной как будто внезапно открылся затвор фотоаппарата, и я увидел человека, стоящего рядом с крылом старого биплана, находящегося на скошенном поле.

Сверху высилось голубое небо, а за спиной у человека было солнце, ослепительное сияние которого не давало мне возможности рассмотреть его лицо. Я услышал его голос так, будто он сидел рядом с нами на берегу.

— Скоро тебе понадобятся все твои знания, чтобы суметь отвергнуть видимость, — сказал он. — Помни, что для того, чтобы попасть из одного мира в другой в твоём гидроплане, который может путешествовать по различным измерениям, тебе понадобится сила Лесли, а ей нужны будут твои крылья. Вместе вы можете летать.

Затвор фотоаппарата закрылся, и я удивлённо открыл глаза.

— Что-то было? — спросила Лесли

— Да! — воскликнул я. — Но я не совсем понял, как я могу этим воспользоваться. — И я рассказал ей всё, что видел и слышал. — Я не понимаю, к чему это.

— Ты поймёшь, как только возникнет необходимость в этом, — сказала Пай. — Когда ты, вначале, что-то узнаёшь, не проверив ещё своё знание на опыте, его смысл не сразу становится понятным.

Лесли улыбнулась.

— Не всё из того, что мы здесь узнали, можно использовать на практике.

Пай снова начертила восьмерку на песке, думая о чём-то своём.

— Ничто нельзя использовать на практике, пока мы не поняли его, — сказала она. — Существуют такие ваши двойники, которые поклонялись бы вам, как Богу, потому что вы летаете на «Мартин Сиберд». А есть и другие, которых вы можете встретить и поклясться, что они — само воплощение магии.

— Как ты, — сказал я.

— Как любой маг, — ответила она, — я кажусь вам волшебницей, потому что вы не знаете, как много я занималась! Я—  точно такой же, как и вы, фокус сознания, проявляющийся в форме.

Как и вы я никогда не рождалась и никогда не умру. Даже разделение между мной и вами — запомните это — подразумевает различие, которого в действительности не существует.

— Точно так же, как вы и те Ричард и Лесли, которые были здесь секунду назад или неделю назад, составляют одно целое, — продолжала Пай, — точно так же вы составляете одно целое с теми Ричардом и Лесли, которые появятся здесь через мгновение или через неделю.

Точно такое же единство характерно для вас, ваших предыдущих воплощении, ваших двойников из параллельных вселенных и сотен людей, которыми вы станете в том, что вы называете своими будущими жизнями. Она встала и смахнула песок со своих рук.

— Мне пора, — сказала она. — Не забывайте о художниках и восходе солнца. Что бы ни случилось, что бы вам ни показалось, помните, что единственно реальна только любовь. Она подошла к Лесли и обняла её на прощанье.

— О, Пай! — воскликнула Лесли. — Как нам не хочется, чтобы ты уходила!

— Уходила? Я могу исчезнуть из виду, мои малыши, но я никогда не покину вас! В конце концов, разве вы не знаете, сколько нас здесь?

— Всего одна жизнь, дорогая Пай, — сказал я, обнимая её перед расставанием.

Она засмеялась.

— Почему я люблю вас? — спросила она. — Потому что вы помните... И она исчезла.

Мы с Лесли ещё долго сидели на берегу возле рисунка, оставленного Пай на песке. Мы рассматривали начерченную ею восьмёрку и любовались её маленькими городами и деревьями, вспоминая её рассказ.

В конце концов, мы направились к Ворчуну, обнявшись. Я смотал фал, которым гидроплан крепился к берегу, помог Лесли сесть в кабину, оттолкнул самолёт от берега и запрыгнул на него сам. «Мартин» спокойно покачивался на волнах, дул небольшой ветерок, и я завёл мотор.

— Интересно, что ожидает нас теперь, — сказал я.

— Странно, — сказала Лесли. — Когда мы приземлились здесь и поняли, что снова вернулись в наш мир, мне было жаль, что всё так быстро кончилось! Но сейчас я чувствую, что... Наша встреча с Пай как-то подвела итог для меня.

Мы научились так быстро стольким вещам! Я хочу теперь, чтобы мы полетели домой, — подумали хорошенько обо всём этом и разобрались, что к чему...

— И я тоже! — сказал я.

Мы некоторое время смотрели друг на друга и, не говоря ни слова, согласились с этим.

— О'кей, — сказал я, — домой так домой. Следующее, что нам нужно узнать, — это как нам вернуться туда.

Я потянулся к рычагу газа и толкнул его вперед. Никакого воображения, никаких затруднений с визуализацией. Мотор Ворчуна загудел, и гидроплан устроился вверх. Почему, думал я, это простое действие оказывается таким сложным, когда я не вижу рычага перед собой?

В тот миг, когда Ворчун оторвался от поверхности воды, черное озеро исчезло из вида, и мы снова оказались в полёте над всеми возможными мирами, которые только могут быть.