Единственная

1

На своём снежно-радужном гидросамолёте мы плавно скользили вниз над горами цвета старой памяти. В жаркой дымке под нами раскинулась гигантская бетонная вафля города — цель нашего длинного полёта.

— Ещё долго, солнышко? — спросил я в интерфон. Лесли посмотрела на шкалу навигационного радара и сказала: «тридцать две мили, или пятнадцать минут полёта. Соединяю тебя с диспетчером Лос-Анджелеса».

— Спасибо, — сказал я и улыбнулся. Как сильно мы изменились с тех пор, как нашли друг друга. Она, так ужасно боявшаяся летать, теперь сама стала настоящей лётчицей. Я ничуть не меньше боялся женитьбы, но, вот уже одиннадцать лет, как стал её мужем и всё так же счастлив, как и в день свадьбы.

— Вызываю диспетчерскую Лос-Анджелеса, — сказал я в микрофон. — Здесь Чайка Мартин Один Четыре Браво от семь-тысяча-пять к три-тысяча-пять, направляюсь на юг к Санта-Монике.

Между собой мы прозвали наш гидросамолёт Ворчуном, но диспетчерскому контролю я назвал наши официальные позывные.

Как же нам повезло, думал я, мы живём так, как в детстве и мечтать не могли. Полвека вызова, и учёбы, проб и ошибок, борьбы и нелёгких времён, — и прекрасное настоящеё, лучшее, чем наши самые прекрасные мечты.

— Мартин Один Четыре Браво, есть радарный контакт, — послышался голос в наушниках.

— Помеха здесь, — сообщила мне Лесли. — И здесь. — Присматривай за ними. — Я взглянул на неё — актриса, превратившаяся в партнёра по приключению: золотые волосы вокруг чудесного овала лица ловили свет и тень, глаза, синие, как море, заняты делом — ловят всё в небе вокруг нас.

Что за прелестное лицо создал этот разум! Мартин Один Четыре Браво, — сообщила Лос-Анжелесская диспетчерская, — ваш посадочный номер — четыре-шесть-четыре-пять.

Какова была вероятность, что мы найдём друг друга, — эта замечательная женщина и я, что наши тропы пересекутся и превратятся в одну? Что из чужих друг другу людей мы превратимся в пару?

Сейчас мы вместе летели в Спринт Хилл на встречу учёных, занимающихся проблемами, требующими предельного напряжения творческой мысли: наука и сознание, война и мир, будущее планеты.

— Это нам? — спросила Лесли.

— Точно. Но какой номер он назвал? Она обернулась ко мне, глаза полны веселья.

— А ты забыл?

— Четыре-шесть-четыре-пять.

— Так... — сказала она. — Ну что бы ты без меня делал? Это были её последние слова перед тем, как мир изменился.

2

Радарное устройство для посадки — это чёрная коробка на приборной панели амфибии, с окошками, показывающими код из четырёх цифр.

Посадочный номер в этих окошках — и за мили отсюда в затемнённой комнате мы опознаны: номер самолёта, высота, уровень, скорость — всё, что нужно диспетчерскому контролю в их зеленоэкранном мирке.

В тот полдень, может быть, в десятитысячный раз за свою лётную карьеру я наблюдал изменение цифр в этих окошках: 4 — в первом, 6 — во втором, 4 — в следующем и 5 — в последнем.

Пока я смотрел вниз, фокусируясь на этой задаче, в кабине раздалось странное гудение, которое перешло в визг, стремительно выходящий за пределы слышимости, а затем нас тряхнуло, будто мы попали в восходящий поток, и кабину залил ослепительный янтарный свет.

Лесли вскрикнула. Ричард!

Я повернул голову, чтобы увидеть её лицо. Рот открыт, глаза широко распахнуты... — Не тревожься, солнышко, — сказал я, — это просто воздушная ям... Тут я осёкся на полуслове, потому что увидел сам.

Лос-Анджелес исчез.

Не было раскинувшегося на всю ширину горизонта города, не было окружающих его гор, не было и растянувшегося на сто миль смога... Исчезли.

Небо было синим, цвета степных васильков, глубоким и холодным. Под нами, вместо автомагистралей, торговых центров и крыш раскинулось бескрайнеё море — зеркало неба.

Оно было зеленовато-голубого цвета — явно не океанские глубины, а мелководье, метра два от силы. Дно было покрыто голубым песком, расцвеченным золотыми и серебряными узорами.

— А где Лос-Анджелес ? — спросил я. — Ты видишь...? Скажи мне, что ты видишь?

— Воду! Мы над океаном! — её голос дрожал. — Ричи, что случилось?

— Понятия не имею! — сказал я ей, и это было действительно так.

Я проверил приборы и указатели. Скорость полёта не изменилась, высота — 142 градуса по гирокомпасу. Но вот стрелка магнитного компаса лениво вращалась по кругу, не заботясь более о севере и юге.

Лесли проверила переключатели, нажала прерыватель цепи.

— Приборы радионавигации не работают, — сказала она сдавленным от страха голосом. — Питание есть, но никаких сигналов.

Так и есть. Вместо сигнала на экране было пусто. На экране лорана мы прочли надпись, которую никак не ожидали здесь увидеть. «Нет положения в пространстве».

Так же пусто было и у нас в голове. Мы удивлённо уставились друг на друга.

— Заметила ли ты что-нибудь, прежде чем картина поменялась?

— Нет, ответила она. — То есть, да! Был такой вой, ты его слышал? Потом — вспышка золотого света, нас встряхнуло, и потом — всё исчезло. Где мы? Я попытался подвести итоги.

— С самолётом всё в порядке, кроме радиоаппаратуры и лорана. Но отказал магнитный компас — единственный безотказный прибор на борту! Я не знаю, где мы.

— Может, попробуем связаться с диспетчерской Лос Анджелеса? — осенило её.

— Точно, — я нажал кнопку микрофона. — Мартин Один Четыре Браво вызывает Лос-Анджелес.

В ожидании ответа я смотрел вниз. Казалось, что по песчаному дну струятся светящиеся реки. Их течение распадалось на бесчисленные рукава, связанные между собой притоками и каналами, и вся эта сложная геометрическая картина мерцала под водой на глубине нескольких футов.

— Амфибия Мартин Один Четыре Браво вызывает Лос Анджелес. Вы нас видите? — повторил я снова.

Я установил максимальную громкость, и в наушниках раздался треск статических разрядов. Приёмник работал, но там не было никаких радиоголосов.

— Любой пункт слежения, который видит Мартина Один Четыре Браво, отзовитесь на нашей частоте. Белый шум. Ни слова в ответ.

— У меня больше никаких идей, — сказал я.

Инстинктивно я начал набирать высоту, чтобы увеличить обзор, надеясь оттуда уловить хоть какой-нибудь намёк на мир, который мы потеряли.

Уже через несколько минут мы заметили несколько странных вещей. Как бы высоко мы ни поднимались, показания альтиметра не изменялись — воздух с высотой не становился разрежённеё. Когда мне казалось, что мы поднялись уже до пяти тысяч футов, он, все ещё, показывал уровень моря.

Картина вокруг нас тоже не менялась. Миля за милей тянулась бесконечная отмель, на которой, как в калейдоскопе, узоры никогда не повторялись, а горизонт оставался таким же пустым. Ни гор, ни островов, ни солнца, ни облаков, ни корабля, ни одной живой души.

Лесли постучала по стеклу индикатора топлива. — Похоже, мы его совсем не расходуем. Разве так бывает?

— Скореё всего, заклинило поплавок. — Двигатель, как обычно, подчинялся ручке газа, но индикатор топлива застыл, как и раньше показывая чуть меньше половины бака.

— Ну вот, — сказал я, кивнув в его сторону. — И индикатор топлива накрылся.

Похоже, бензина у нас ещё часа на два полёта, но я хотел бы иметь хоть какой-нибудь запас на потом. Она оглядела пустой горизонт. — Где будем садиться?

— А какая разница?

Море под нами искрилось, околдовывая своими таинственными узорами. Я сбросил газ, и Ворчун плавно заскользил вниз. Мы всматривались в этот непостижимый морской пейзаж, и вдруг на дне сверкнули две яркие полоски.

Вначале они извивались независимо друг от друга, потом пошли параллельно и наконец слились в одну. От них во все стороны, подобно ветвям ивы, отходили тысячи тоненьких дорожек.

Этому должна быть какая-то причина, подумал я. Они появились не случайно. Может быть, это потоки лавы? Или подводные дороги? Лесли взяла меня за руку.

Ричи, — сказала она тихо и печально, — а может быть, мы с тобой умерли? Столкнулись с чем-нибудь в воздухе и погибли?

Может быть, мы врезались во что-нибудь, и это произошло настолько быстро, что мы не успели опомниться?

В нашей семье экспертом по загробной жизни считаюсь я, но мне такое даже в голову не приходило... Неужели она права? Но что же тогда здесь делает наш Ворчун? Никогда не встречал в книгах о жизни после смерти, что, при этом, не меняется даже давление масла в двигателе.

— Это не может быть смертью, — сказал я. — В книгах говорится, что когда мы умираем, мы попадаем в туннель, в Свет... и вся эта огромная любовь, и нас встречают люди... Если бы мы вместе попали в смерть, оба сразу, — не думаешь ли ты, что они вовремя встретили бы нас?

— Может быть, на самом деле не всё так, как в книгах? Мы бесшумно опускались к воде, полные печали. Как же могло случиться так, что радость и обещания нашей жизни закончились так внезапно? — Ты чувствуешь себя покойником? — Нет. — И я нет.

Мы летели над этими параллельными дорожками на небольшой высоте, проверяя, нет ли там коралловых рифов или затопленных брёвен. Даже после смерти не хотелось бы разбиться при посадке.

— Как глупо вот так заканчивать жизнь! Мы даже не знаем, от чего мы умерли.

— Золотистый свет, Лесли, и ударная волна. Может, это ядерный?.. Может, мы первые, кто погиб в третьей мировой войне?

Она немного подумала. — Мне так не кажется. Волна двигалась не к нам, а от нас. Мы летели и молчали. Печаль. Какая печаль.

— Это несправедливо! — сказала Лесли. — Жизнь только стала такой прекрасной! Мы работали так тяжко, мы прошли через столько проблем наши хорошие времена только начинались.

Я вздохнул.

— Ну, ладно, если мы умерли, то умерли вместе. Хоть в этом наши планы осуществились.

— Перед нами должна была в одно мгновение промелькнуть вся наша жизнь, — отметила она. — Перед тобой промелькнула твоя жизнь?

— Нет ещё. А твоя?

— Нет. К тому же, там говорилось, что наступает сплошная темень. Это тоже неправда.

— Как может ошибаться такое количество книг, как мы могли так ошибаться ? — сказал я. — Помнишь наше время вне тела по ночам? Вот на что должна быть похожа наша смерть, за исключением того, что мы уйдём совсем и не вернёмся утром.

Я всегда думал, что смерть имеет смысл, это должен быть новый творческий подход к миру, дающий иное понимание его, радостное освобождение от ограничений материи, приключение вне стен примитивных верований. Никто не предупреждал нас, что это — полёт над бескрайним бирюзовым океаном.

Наконец, мы всё проверили и — могли садиться. Не было ни скал, ни водорослей, ни косяков рыбы. Вода была гладкой и чистой. Ветерок был таким слабым, что едва рябил поверхность воды. Лесли показала мне две яркие дорожки:

— Эти две — как двое друзей. — сказала она. — Всегда вместе.

— Может быть, это взлётные дорожки, — сказал я. — Пожалуй, лучше всего сесть прямо на них. Там, где они соединяются, о'кей? Готова к посадке?

— Кажется, да. Я выглянул в боковые иллюминаторы, ещё раз осматривая предполагаемое место посадки. Мы зашли на последний разворот, и море под крылом склонилось в благодарном поклоне, приветствуя нас.

Около минуты мы неслись в дюйме от поверхности, и вот Ворчун коснулся гребней волн и превратился в гоночную лодку, летящую в облаке брызг. Я сбавил газ, и шум волн перекрыл тихий гул двигателя.

*  *  *

Затем, вода исчезла, а вместе с ней и наш самолёт. Вокруг нас неясно виднелись крыши домов, пальмы и впереди — стена какого-то высотного здания с большими окнами.

— Осторожно! В следующее мгновение мы очутились внутри этого дома, ошарашенные, но целые и невредимые. Мы стояли в длинном коридоре. Я притянул к себе и обнял свою жену.

— С тобой все в порядке ? — спросили мы одновременно, даже не переведя дыхания.

— Да! — ответили мы. — Ни царапины! А у тебя? Да! Окно в конце коридора и стена, сквозь которую мы пронеслись, как ракеты, оказались целыми. Во всём здании нет ни души, не слышно ни звука. В смятении я заорал:

— Дьявол, да что же это происходит?

— Ричи, — тихо сказала Лесли, от удивления широко распахнув глаза. — Мне это место знакомо. Мы здесь уже были.

Я тоже огляделся. Коридор со множеством дверей, кирпично-красный ковёр, пальма в кадке и прямо напротив нас — двери лифта. Окна выходят на черепичные крыши, залитые солнечным светом, вдали высятся золотистые холмы, жаркий синий полдень...

— Это... выглядит как отель. Я не помню никаких отелей...

Тихонько звякнул звоночек, и над дверцей лифта загорелась стрелка.

Мы наблюдали, как дверцы с грохотом разъехались. В кабине стояли двое: стройный худой мужчина и прелестная женщина, одетая в тёмно-синюю короткую куртку, выгоревшую рубашку, джинсы и кепку цвета корицы.

Я услышал, как Лесли судорожно вздохнула, и почувствовал, что она вся напряглась. Из лифта вышли те самые мужчина и женщина, какими мы были шестнадцать лет тому назад, в день нашей первой встречи.

3

Мы уставились на них, замерев и затаив дыхание. Младшая Лесли, даже не взглянув на Ричарда, каким я когда-то был, вышла из лифта и чуть не бегом поспешила в свою комнату.

Срочно требовалось вмешательство. Мы не могли допустить, чтобы они ушли вот так в разные стороны.

— Лесли! Подожди! — воскликнула моя Лесли. Молодая женщина остановилась и повернулась, ожидая увидеть кого-нибудь из друзей, но, похоже, не узнала нас. Должно быть, наши лица были в тени — мы стояли против света, за нами было окно.

— Лесли, — сказала моя жена, шагнув к ней. — Минутку. Тем временем молодой Ричард прошёл мимо нас в свою комнату. Какое ему было дело до того, что женщина из лифта встретила своих друзей?

То, что вокруг творилось нечто непонятное, не снимало с нас ответственности за происходящеё. Мы как будто ловили цыплят — эти двое разбегались в разные стороны, но мы-то знали, что их судьба — быть вместе.

Оставив Лесли ловить прежнюю себя, я устремился за молодым человеком.

— Простите, — окликнул я его сзади. — Ричард? Он обернулся, скореё, на звук моего голоса, чем на слова. Он выглядел удивлённым.

Я узнал его спортивную куртку из мягкой верблюжьей шерсти. У неё постоянно отрывалась подкладка. Я зашивал этот шёлк, или что там ещё, раз десять, — и он опять отпарывался.

— Ты меня не узнаёшь ? — спросил я. Он посмотрел на меня, и его вежливо-спокойные глаза вдруг широко распахнулись.

— Что!..

— Послушай, — сказал я как можно сдержаннеё, — мы сами ничего не понимаем. Мы летели, и тут эта чёртова штука ударила в нас, и...

— Ты?..

Его голос пресёкся, он остановился и уставился на меня. Конечно, такая встреча не могла не вызвать у него шок, но этот парень начинал меня раздражать. Кто знал, сколько времени отпущено нам на эту встречу, может быть, только считанные минуты, а он транжирит их, отказываясь поверить в очевидное.

— Ответ — да. — сказал я. — Я тот самый человек, которым ты станешь через несколько лет. Оправившись от шока, он стал весьма подозрительным.

— Каким уменьшительным именем звала меня моя мать? — спросил он, сузив глаза. Я кивнул и ответил ему.

— Как звали моего пса, когда я был ребёнком, и какие фрукты он любил?

— Ну, Ричард, хватит! О леди говорят «она», а не «он». Она любила абрикосы.

У тебя был дома шестидюймовый Ньютоновский телескоп с отколотым краешком зеркала, который ты сломал щипчиками, доставая оттуда паучка через верх трубы, вместо того, чтобы сделать это через нижнюю её часть, у тебя была секретная планка в заборе под окном спальни, через которую можно было улизнуть, если ты не хотел пройти через калитку...

— О'кей, — сказал он, уставившись на меня, как будто я был цирковым фокусником. — Я думаю, ты можешь не продолжать.

— Ну нет. Ты не можешь задать вопрос, парень, на который я не смог бы ответить, но у меня есть на шестнадцать лет больше ответов, чем у тебя — вопросов!

Он не сводил с меня глаз. Совсем ещё мальчик, думал я, ни одного седого волоска. Ничего, седина тебе пойдёт.

— Ты что, собираешься всё время, сколько его там у нас есть, проболтать в коридоре? — спросил я. — А знаешь, что в лифте ты только что встретил женщину... самого важного человека в твоей жизни — и даже не догадался об этом!

— Она? — Он посмотрел вдаль и прошептал:

— Какая красавица! Да как же она могла...

— Я сам не понимаю, но она находят тебя довольно привлекательным. Поверь мне.

— Ладно, верю, — сказал он. — Я верю! — он достал из кармана ключ. — Заходи.

Невероятно, но всё совпадало. Это был не Лос-Анжелес, а Кармел, штат Калифорния. Октябрь 1972 года, номер на четвёртом этаже гостиницы «Холидей Инн».

Ещё до того, как щёлкнул замок, я знал, что по всей комнате будут разбросаны радиоуправляемые модели чаек, сделанные для фильма, который мы снимали на побережье.

Некоторые из этих моделей вытворяли в воздухе просто чудеса, а другие камнем падали вниз и разбивались. Я приносил обломки в комнату и склеивал их заново.

— Я приведу Лесли, а ты постарайся немножко прибрать тут, о'кей?

— Лесли?

— Она... ну, здесь на самом деле две Лесли. Одна из них только что поднималась с тобой в лифте, жалея о том, что ты не догадался с ней поздороваться. А та красавица — это она же, только шестнадцать лет спустя, моя жена.

— Не могу в это поверить!

— Слушай, лучше займись уборкой, — сказал я, — мы сейчас придём.

Я нашел Лесли в коридоре неподалеку. Она стояла ко мне спиной и разговаривала с Лесли-из-прошлого. До них оставалось несколько шагов, когда из номера напротив горничная выкатила тяжелую тележку со сменой белья и направилась к лифту.

— Осторожно ! — закричал я.

Слишком поздно. На мой крик Лесли успела обернуться, но в ту же секунду тележка врезалась ей в бок, прокатилась сквозь её тело, словно она была соткана из воздуха, а за тележкой сквозь Лесли прошлепала и горничная, улыбнувшись по дороге младшей из женщин.

— Эй! — воскликнула встревоженная юная Лесли.

— Привет, — ответила горничная. — День сегодня что надо. Я подбежал к моей Лесли. — С тобой всё в порядке?

— Всё отлично, — сказала она. — Мне кажется, она не... — Похоже, на секунду она тоже испугалась, но потом снова повернулась к молодой женщине. — Ричард, познакомься, пожалуйста, с Лесли Парриш. Лесли, это мой муж, Ричард Бах.

Знакомство было настолько официальным, что я рассмеялся.

— Привет, — сказал я. — Вы меня хорошо видите? Она засмеялась в ответ, глаза заискрились.

— А вы что, кажетесь себе прозрачным? — Ни шока, ни подозрительности. Должно быть, молодая Лесли решила, что ей всё это снится, и хотела вволю насладиться своим сном.

— Нет, я просто проверяю, — ответил я. — После того, что случилось с тележкой, я не уверен, что мы из этого мира. Могу поспорить, что...

Я потянулся к стене, подозревая, что моя рука может пройти сквозь неё. Так и есть, зашла в обои по локоть. Молодая Лесли рассмеялась от удовольствия.

— Я думаю, здесь мы что-то вроде призраков, — сказал я.

Вот почему, — подумал я, — приземляясь, мы пролетели сквозь стену, но остались живы и невредимы.

Как быстро мы привыкаем к невероятным ситуациям!

Проскользнув на другую сторону, мы сразу научились держать голову над водой: мы дышали иначе, двигались иначе, мы адаптировались через полсекунды и даже не промокли.

Мы с головой окунулись в наше прошлое, но когда первое удивление прошло, мы в этом удивительном месте стараемся изо всех сил. А старались мы подружить эту парочку, не дать им упустить годы, которые сами потратили на то, чтобы понять, что мы — родные души и не можем жить друг без друга.

У меня было странное ощущение при разговоре с молодой женщиной, ведь мы ещё раз встретились в первый раз! — Как странно, — думал я. — Это Лесли, но у меня с ней ничего нет!

— Может быть, вместо того, чтобы стоять здесь... — я махнул рукой в сторону комнат. — Ричард пригласил нас к себе.

Мы сможем там немного поговорить, разобраться во всём спокойно, без снующих сквозь нас тележек. Юная Лесли взглянула в зеркало, висящеё в холле.

— Я не думала идти в гости, — сказала она. — Я ужасно выгляжу.

Она пригладила белокурый локон, выбившийся из-под кепки. Я глянул на свою жену, и мы расхохотались.

— Отлично! — сказал я. — Вы выдержали наш последний экзамен. Если Лесли Парриш хоть раз посмотрит в зеркало и скажет, что выглядит хорошо, — это не настоящая Лесли Парриш.

Я подвёл их к двери Ричарда и, не задумываясь, постучал. Рука провалилась в дерево, разумеётся, не издав ни звука.

— Мне кажется, лучше постучать вам, — предложил я молодой Лесли.

Она постучала, да так озорно и ритмично, словно настукивала песенку. Дверь тут же распахнулась, и на пороге появился Ричард с огромной чайкой в руках.

— Привет, — сказал я. — Ричард, познакомься, это Лесли Парриш, твоя будущая жена. Лесли, а это Ричард Бах, твой будущий муж.

Он прислонил чайку к стене и весьма официально пожал руку молодой женщине. При этом на его лице странно смешались боязнь и желание понравиться.

Во время рукопожатия она старалась быть серьёзной, насколько могла, но в её глазах поблескивала искра смеха. «Я очень рада с вами познакомиться», — сказала она.

— А это, Ричард, моя жена, Лесли Парриш-Бах.

— Очень приятно, — кивнул он. Затем он надолго замер, поглядывая то на меня, то на женщин, словно к нему в гости пожаловала весёлая компания, решившая его хорошенько разыграть.

— Заходите, — сказал он наконец. — У меня такой беспорядок...

Он не шутил. Если он и пытался прибрать, то заметить это было просто невозможно. По всей комнате валялись деревянные чайки, блоки радиоуправления, батарейки, куски бальсы, подоконники завалены какими-то железками, и всё это насквозь пропахло нитрокраской.

На кофейном столике он расположил четыре стаканчика воды, три маленьких пакетика хрустящих кукурузных хлопьев и банку жареного арахиса. Если моя рука проходит сквозь стену, — подумал я, — то вряд ли мне больше посчастливится с хлопьями.

— Можете не волноваться, мисс Парриш, — начал он, — я хочу сказать, что уже один раз был женат и никогда не повторю этой ошибки. Я не совсем понимаю, кто эти люди, но я уверяю вас, что у меня нет ни малейшего намерения каким-либо образом навязывать вам это знакомство...

— О Боже, — пробормотала моя жена, глядя в потолок, — знакомые холостяцкие разговоры.

— Вуки, пожалуйста, — прошептал я. — Он хороший парень, просто он испуган. Давай не...

— Вуки? — переспросила молодая Лесли.

— Простите, — сказал я. Это прозвище одного из героев фильма, который мы смотрели давным... задолго до сейчас. — Тут я начал понимать, что разговор нам предстоит нелёгкий.

— Прежде всего начнем с начала, — сказала моя жена, стараясь организовать невероятное. — Ричард и я — мы не знаем, как мы сюда попали, как долго будем здесь находиться и куда отправимся после. Единственное, что мы здесь знаем — это вы.

Нам известно ваше прошлое и ваше будущее, по крайней мере, на шестнадцать лет вперёд. — Вы полюбите друг друга. Вы уже влюблены, просто вы пока не знаете, что каждый из вас — это тот, кого вы полюбите, едва познакомитесь.

А пока вы думаете, что в мире нет никого, кто мог бы понять или полюбить вас. Но такой человек есть, и сейчас он рядом.

Юная Лесли села на пол и облокотилась о кровать, едва сдерживая усмешку:

— Нам необходимо что-то делать с этой своей любовью, или же она — наша неотвратимая судьба?

— Хороший вопрос, — сказала Лесли. — Давайте лучше мы расскажем вам всё, что помним о том, что с нами происходило. — Она помолчала, задумавшись о том, что собиралась рассказать. — Тогда вам останется только поступить так, как вы считаете правильным.

Что помним, — подумал я. — Я помню это место, я помню, как увидел Лесли в лифте, понятия не имея о том, что это на годы. Я не помню никаких будущих Лесли и будущих Ричардов которые говорят мне о том, что надо привести комнату в порядок.

Молодой Ричард посмотрел на юную Лесли и сел на стул. Её физическая красота действовала на него на грани боли. Он ужасно терялся в присутствии красивых женщин и сейчас даже не догадывался о том, что она настолько же застенчива.

— Когда мы познакомились, нам помешала видимость явлений.

Другие люди не дали нам даже попытаться узнать друг друга поближе, — сказала моя Лесли. — Порознь мы совершали ошибки, которых никогда не сделали бы вместе. Но теперь, вам известно Вы понимаете? Вам вовсе не обязательно делать эти ошибки.

К тому времени, когда мы снова встретились, — продолжала Лесли, — нам осталось лишь попытаться собрать осколки и надеяться на то, что нам, всё же, удастся построить прекрасную жизнь, которую мы могли бы создать годы назад.

Если бы мы встретились раньше, нам бы не пришлось проходить через весь этот период выздоравливания. Конечно, мы встретились раньше, в лифте, так же, как и вы. Но у нас не хватило храбрости или дерзости...

Она покачала головой. — Чего-то нам не хватило. Чего-то такого, что позволило бы нам понять, чем мы являемся друг для друга.

— Потому, мы думаем, что с вашей стороны просто безумие — сейчас же не броситься друг другу в объятия, — продолжил я, — и благодарить Бога за то, что вы встретились, и заняться тем, чтобы изменить свою жизнь и быть вместе.

Наши юные двойники переглянулись и быстро отвели глаза друг от друга.

— Мы потратили столько времени, когда были вами, мы упустили столько возможностей избежать многих катастроф и взлететь.

— Даже катастроф? — спросил Ричард.

— Да, катастроф, — подтвердил я. Уже сейчас с вами происходят некоторые из них, просто вы пока об этом не знаете.

— Но вы прорвались, — сказал он. — Может быть, вы полагаете, что только вы способны решить все проблемы? И знаете все ответы? Почему он так агрессивно защищается? Я стал ходить вдоль стола, глядя на него сверху вниз.

— Мы знаем некоторые ответы. Но важно то, что твои ответы в большинстве своем были найдены ею, а ответы для неё нашел, в основном, ты. Поэтому, когда вы вместе, вас не может остановить ничто.

— Остановить в чём? — спросила юная Лесли. Её захватила интенсивность моих чувств, и она, в конце концов, начала понимать, что всё это, возможно, и не сон.

— Остановить в стремлении пережить свою высочайшую любовь, — сказала моя жена. — Жить вместе замечательной жизнью, какой вы даже не можете себе представить, пока каждый из вас сам по себе.

Как могли эти двое сопротивляться получению такого дара? Ведь, то, что мы им предлагали, возможно единожды в вечности.

Часто ли мы разговариваем с людьми, которыми мы станем впоследствии, — с теми, кто знает каждую ошибку, которую нам предстоит совершить? У них был шанс, который жаждет получить каждый, но не получает никто.

Моя жена села на пол рядом с Лесли — старшая из близнецов.

— Кроме нас, здесь никого нет, и наедине мы можем вам сказать: несмотря на все ваши ошибки, каждый из вас — исключительная личность.

Вы сохраняли верность своему чувству справедливости, даже когда это было сложно или опасно, и когда люди называли вас странными. Именно эта странность вас разделяет, она делает вас одинокими, но именно она также делает вас совершенными друг для друга.

Они так внимательно слушали, что я ничего не мог прочесть по их лицам. — Она права? — спросил я их. — Скажите нам, чтобы мы ушли, если всё это ерунда. Мы можем уйти — у нас есть своя собственная маленькая проблема, которой нам нужно заняться....

— Нет, — хором воскликнули они.

— Вы нам сказали, — сказала юная Лесли, что мы проживём ещё шестнадцать лет, и не будет ни войн, ни конца света! Но может быть, такой вопрос. Эти годы прожиты нами, или вами?

— Вы думаете, мы понимаем, что тут происходит? — воскликнул я. — Вовсе нет. Мы даже не знаем, живы мы или уже умерли. Ясно только, что каким-то образом это возможно — мы-из-вашего-будущего встретились с вами из-нашего-прошлого — и при этом, наша вселенная не разрушилась.

Я говорил так страстно, что юная Лесли стала очень серьёзной — видимо, начала осознавать, что всё это ей не снится.

— Нам кое-что нужно от вас, — сказала Лесли. Она же в юности взглянула на нас, — те же прекрасные глаза.

— Что?

— Мы — те, кто идет за вами, именно мы расплачиваемся за ваши ошибки и добиваемся успехов благодаря вашим стараниям.

Мы гордимся вами, когда в нужный момент вы делаете правильный выбор, и грустим, когда выбор оказывается неверным. Мы ваши самые близкие друзья, кроме вас самих. Чтобы ни случилось, не забывайте о нас, не предавайте нас!

— А знаете, чему мы научились за это время? — спросил я. — Нам совсем не нужны сиюминутные радости, приносящие проблемы, из которых потом очень долго приходится выпутываться! Лёгкий путь — самый худший. — Я повернулся к себе в юности. — А ты знаешь, сколько подобных предложений тебе сделают за то время, пока ты не станешь мной?

— Много?

Я кивнул.

— Множество.

— Как нам найти верную дорогу? — спросил он. — Мне кажется, что я уже пару раз пошёл лёгким путем.

— Как и ожидалось, — ответил я. — Неверный путь так же важен, как и верный. Иногда даже важнеё.

— Но он не приносит радости, — сказал он.

— Нет, но...

— А вы — наше единственное будущее? — внезапно спросила молодая Лесли.

Её вопрос был настолько обескураживающим, что я осёкся и по спине у меня побежали мурашки.

— А вы — наше единственное прошлое? — в ответ спросила моя жена.

— Конечно... — начал Ричард.

— Нет! — я уставился на него, ошеломлённый своим открытием. — Конечно нет! Вот почему мы с Лесли не помним, что в этой гостинице к нам являлись мы-из-будущего. Мы не помним этого потому, что случилось это не с нами, а с вами!

В ту же секунду каждый из нас понял истинный смысл этих слов. Мы изо всех сил старались объяснить ребятам, как им следует поступить, но вдруг окажется, что они живут лишь в одном из многих вариантов нашего прошлого, стоят на одном из многих путей, ведущих к тем, кто мы есть сейчас?

Встреча с нами на какое-то время успокоила их, показала, что будущего не стоит бояться, всё будет в порядке. А вдруг мы пришли вовсе не из единственного варианта ожидающего их будущего, вдруг они сделают не такой выбор, как когда-то сделали мы, и пойдут другим путём?

— Не имеет значения, пришли мы именно из вашего будущего или нет, — начала моя жена. — Не отворачивайтесь от любви...

Она замолчала. Не закончив фразы, она испуганно посмотрела на меня. Комната задрожала, по всему зданию пронесся гул.

— Землетрясение? — предположил я.

— Нет никакого землетрясения, — ответила молодая Лесли. — Я ничего не чувствую. А вы, Ричард? Он покачал головой.

— Ничего.

Но мы чувствовали, что комната заходила ходуном, и гул с каждой секундой усиливался. Моя жена неожиданно вскочила. Её испуг легко понять — она уже пережила два сильных землетрясения, и ей не очень-то хотелось испытать всё это в Третий раз. Я взял её за руку.

— Смертные в этой комнате землетрясения не чувствуют, Буки, а нам, привидениям, падающая штукатурка не страшна...

Тут комнату затрясло, как на вибростенде, стены стали таять на глазах, а гул перешёл в рёв. Наши юные двойники уставились на нас, сбитые с толку тем, что с нами происходит. В этом бушующем океане реальной оставалась только моя жена, взывающая к тем двоим: Оставайтесь, — крикнула она, — вместе!!

В ту же секунду комнату заполнил рёв двигателя, и она исчезла в брызгах воды. Из опущенного стекла хлестал ветер — мы снова очутились в кабине нашего гидросамолёта, который уже приподнялся над водой и готов был вот-вот взлететь.

Лесли вскрикнула от радости и ласково погладила панель приборов.

— Ворчун! Как я рада тебя видеть! Я потянул на себя штурвал, и через несколько секунд, наш маленький кораблик оторвался от воды, оставив позади мелководье, исчерченное замысловатым узором. Какое облегчение снова оказаться в воздухе!

— Так это взлетел Ворчун! — догадался я. — Это он вытащил нас из Кармела. Но, слушай, как он мог сам завестись? Почему он пошёл на взлёт?

Не успела Лесли и рта раскрыть, как с заднего сиденья послышался ответ.

— Это сделала я.

— Онемев от изумления, мы обернулись. Нежданно-негаданно, в трёх сотнях футов над океаном, в мире, которого мы не знали, у нас на борту объявился пассажир.