Мост через вечность

Сорок пять

В те месяцы авиация переживала революцию понижения цен на небольшие самолёты, и первый же рассказ, который я написал, принёс нам денег ровно столько, чтобы купить себе чего-нибудь поесть и приобрести сверхлёгкий аэроплан — летающую машину фирмы, называемой Птеродактиль, Ltd.

Как только я услышал это название, фирма мне понравилась, и оказалось, что она производит самые лучшие сверхлёгкие аппараты для моих целей: снова взлетать с сенокосов и пастбищ, смотреть из воздуха вниз на облака, и всё это просто для удовольствия.

Как приятно снова работать своими руками, собирая аэроплан!

Алюминиевый корпус и стальные тросы, болты, заклёпки и ткань, мотор размером с четвертую часть старого киннеровского двигателя моего Флайта. Я справился с работой за месяц, читая инструкцию страница за страницей и следуя фотографиям и чертежам, которые я получил с завода вместе с упаковкой.

— Какая милая машина! — сказала Лесли, когда увидела впервые фотографию Птеродактиля.

Она сказала это снова, большими буквами, когда наш герой стоял готовый на траве. Это была увеличенная копия детской модели аэроплана, красующаяся, как стрекоза из шёлка и металла на широком листе кувшинки.

Это же просто, думал я, почему этот самолёт не был спроектирован сорок лет назад? Но какая разница? Он создан сейчас как раз вовремя и предназначен для людей, стеснённых в средствах, но жаждущих снова оторваться от земли.

С большим уважением к незнакомой вещице и после многих испытаний рулей управления во время десятисекундных полётов у самой поверхности одолженного пастбища я, в конце концов, выжал газ до упора, и мой мощный воздушный змей пошёл вверх, оставляя траву внизу и играя на солнце яркими красками, как Ангел Полёта, возвращающийся домой.

Директор фирмы Птеродактиль подарил мне снегозащитный костюм, который очень здорово гармонировал с аэропланом — летать в это время года в открытой кабине было довольно прохладно.

Ну и воздух же на высоте! Ветер и затишье, горы и долины, трава и земля снова окружали меня; дождь и сладкий ледяной воздух вновь пронизывали меня, как в былые времена!

Я перестал отсчитывать часы, проведенные в воздухе, на отметке 8000, и типы аэропланов, в которых летал, на числе 125. Но в этом, я получал такое чистое удовольствие от парения в воздухе, какое мне было недоступно ни в одном из всех тех самолётов, в которых я поднимался в небо когда-либо раньше.

Этот аэроплан требовал соблюдения особых мер предосторожности — в нём ни в коем случае нельзя было, например, летать в плохую погоду. Но в спокойный день ничто не могло сравниться с восторгом пребывания в воздухе.

Когда полёты на этот день заканчивались, Птеродактиль складывал крылья, проскальзывал в длинный чехол, который размещался на крыше автомобиля, и ехал домой, чтобы переночевать во дворе.

Одно в нём было неправильно — аэроплан мог взять с собой только одного человека, и я не мог поделиться полётом с Лесли.

— Не беда, — говорила она. — Я тоже там, в небе, когда ты летишь. Я могу даже посмотреть оттуда вниз и увидеть себя, когда я машу тебе с земли!

Она садилась в закругленную кабину, заводила мотор, прятала свои волосы в защитный шлем и для развлечения каталась по пастбищу в маленьком самолётике, обещая научиться летать в нем, когда у нее будет достаточно времени.

Наверное, благодаря приятному возбуждению, которое владело мной в течение первого месяца возобновившихся полётов, однажды, вскоре после этого, ночью мне приснился самый необычный сон.

На Птеродактиле, в котором вместо одного было два места, я пролетел высоко над туманным серебристым мостиком и приземлился на холме, покрытом зелёной травой, возле громадного места для собраний — аудитории под открытым небом.

Войдя внутрь, всё ещё одетый в свой яркий комбинезон, я сел и ждал, упираясь подбородком себе в колени.

Мне никогда раньше не снилось, подумал я, что я прихожу раньше туда, где что-то ещё не вполне готово. Через минуту или две я услышал звук у себя за спиной.

Я обернулся и сразу узнал его. Он узнал меня. Это был я-из-прошлого, выглядевший несчастным. Это был я-пять-лет-назад, закованный в скорлупу своих желаний, которые стали бронёй, и пытающийся понять, куда он попал.

Почему-то было приятно увидеть этого человека, и меня охватил порыв любви к нему. Но мне с разу же стало жаль его; он был одиноким на грани отчаяния, и это было заметно. Он так много хотел спросить, но так мало отваживался понять.

Я встал и улыбнулся ему, вспоминая это время в прошлом. Он боялся встреч за пределами обычного времени, но никогда не опаздывал.

— Привет, Ричард, — сказал я как можно развязнее. — Ты не просто пунктуален, ты пришел раньше, не так ли?

Он чувствовал себя не в своей тарелке, сомневаясь, кто я. Если ты не уверен, думал я, почему бы тебе не спросить?

Я вышел с ним наружу, зная, что он будет чувствовать себя более по-домашнему возле аэроплана.

У меня были все ответы на его вопросы, я мог указать ему причину его страданий и одиночества, мог объяснить ему все его ошибки.

Однако, эти ключи, которые творили волшебство в моих руках, были для его рук подобны раскаленному докрасна железу. Что мне оставалось сказать?

Я показал ему самолёт, рассказал об управлении им. Забавно, подумал я. О полётах рассказывает ему тот, кто сам годами уже не летал ни на чём, кроме сверхлёгких машин. Возможно, он одинок, но несомненно, что он — намного лучше управляет аэропланом, чем я.

Когда он уселся на свое место, я крикнул «От винта!» и завел мотор. Это произошло так спокойно и так не похоже на то, что было раньше, что на мгновенье он забыл, зачем решил встретиться со мной, забыл, что аэроплан — это декорация, а не цель нашего сновидения.

— Готов? — спросил я, направляясь на взлёт.

— Пошёл!

Как мне описать его жизнь? Игра, думал я. Парень переживает соблазнительную эпопею внезапного приобретения денег и наблюдает последствия того, что происходит с невинным её героем и его друзьями,  когда всё это раздувается вокруг него, а его мир разваливается на куски.

Однако, в эту минуту он, как ребёнок с игрушкой, ведь он так сильно любит аэропланы. Как легко быть сострадательным, думал я, когда ты видишь, что неприятности не у кого-нибудь другого, а у тебя.

На высоте тысяча футов я отпустил рычаги управления.

— Теперь, твоя очередь.

Он летал с лёгкостью, осторожно и мягко в машине, всей прелести которой даже не мог себе вообразить.

Я знал, что эти события во сне — как бы, моё шоу, и что он ждёт, чтобы я что-то рассказал ему. И всё же, этот человек был так уверен в том, что понял всё, что мог когда-либо понять! Я чувствовал, что в нём будто скрыта сжатая пружина, которая отталкивает от него все знания, которые освободили бы его.

— Давай выключим мотор? — спросил он против ветра.

В ответ я прикоснулся к кнопке глушения на рычаге газа. Винт завращался медленнее, остановился, и мы стали планеристами. Урокам управления аэропланом он не оказывал сопротивления.

— Какой отличный маленький самолёт! — воскликнул он. — Как бы мне достать такой?

Несколько минут полёта — и он был готов побежать и купить Птеродактиль. У него было для этого достаточно денег; он мог приобрести сотню Птеродактилей, если не принимать во внимание то, что в его время это было невозможно, не было даже чертежа на бумаге.

Купить этот аэроплан не было никакой возможности, и это было хорошим поводом для того, чтобы я мог начать разговор о его сопротивлении изменениям.

Я попросил его сказать мне всё, что он знает об этом аэроплане и об этом парне, который сидит в нём в снегозащитном костюме. Я не был удивлён, когда он ответил на этот вопрос. Он знал, и только ждал, пока его спросят.

Через некоторое время, по ходу нашего полёта, я сказал ему прямо, что знаю ответы на все его вопросы и что не сомневаюсь в том, что он не будет слушать их.

— Ты уверен, что я не буду слушать? — спросил он.

— Неужто будешь?

— Кому же мне доверять больше, чем тебе? Лесли, — подумал я, но он бы рассмеялся в ответ и не понял бы меня.

— Вот то, чему ты пришёл сюда научиться. Это то, что ты сделаешь, —  сказал я ему. — Ответ, который ты ищешь, состоит в том, чтобы отказаться от своей Свободы и Независимости и жениться на Лесли Парриш. При этом, ты получишь совсем другую свободу, которая так прекрасна, что ты даже не можешь себе вообразить…

Он не слышал ничего, что я сказал после слов «жениться на Лесли»; он едва не вывалился из кабины — так он был удивлён.

Какой долгий путь предстоит ему пройти, думал я, тогда как он глотал воздух и переводил дыхание. И он пройдёт его всего лишь за пять лет.

Упрямый, замкнутый сукин сын, но в общем, мне нравился этот парень. Он справится с трудностями, и всё будет хорошо, думал я или нет? Может быть, это голос того, кто разбился на планере, или того, кто сбежал в Монтану? Предстоит ли ему в будущем потерпеть неудачу?

Его одиночество, которое было так хорошо защищено, стало моей надеждой. Когда я говорил о Лесли, он внимательно слушал и даже соглашался и принимал некоторые истины о своём будущем.

Знание о ней может сделать его выживание более вероятным, думал я, даже если он забудет слова и сцены. Я повернул самолёт на север.

Она ждала нас, когда мы приземлились. Она была одета по-домашнему, как в будние дни. Один взгляд на неё заставил его вздрогнуть: её вид испарил тонну железа его брони меньше чем за секунду. Какой, силой наделена красота!

Она хотела сказать ему что-то наедине, поэтому я зашевелился во сне, отстранился и проснулся годами позже после того, как он проснётся после того же самого сна.

Вскоре после того, как я открыл глаза, история начала таять, рассеиваться, как пар в воздухе. Мимолётный сон, думал я. Как счастлив я,что вижу так много мимолётных снов!

Но в этом было что-то особенное, хотя… что это было? Я вложил деньги в нешлифованные алмазы, так кажется. И летел куда-то с коробкой алмазов, семян или чего-то ещё, а они выпали из самолёта?

Это был сон о вкладывании денег. Какая-то часть моего подсознания всё ещё считает, что у меня есть деньги? Возможно, она знает что-то, чего не знаю я.

В ночном блокноте я записал: Почему бы не пользоваться снами по собственному желанию для путешествий, исследований и обучения всему тому, чему мы желаем научиться?

Я лежал спокойно, наблюдая как Лесли спит, а утренняя заря начинает сиять на её золотистых волосах, рассыпавшихся по её подушке. Какое-то время она была полностью неподвижна — а что, если она умерла? Она дышит так легонько, что я не могу заметить этого. А дышит ли она? Не дышит!

Я знал, что придумываю, но какое я испытал облегчение, какую неожиданную радость, когда она в этот момент, не просыпаясь, чуть-чуть зашевелилась и улыбнулась самой незаметной из своих улыбок во сне!

Я прожил жизнь в поисках этой женщины, думал я. Я говорил себе, что моё призвание в том, чтобы быть вместе с ней снова.

Я ошибался. Найти её не было целью моей жизни, это было начало начал. Только когда я нашел её, моя жизнь приобрела смысл.

И вот вопрос: «А что теперь? Что вы вдвоём собираетесь изучать в мире любви?» Я так сильно изменился, думал я, и это лишь самые первые шаги.

Подлинные истории любви не заканчиваются никогда. Единственная возможность узнать, что случается в «жили-долго-и-счастливо-потом» с идеальным супругом, состоит в том, чтобы прожить её самому.

Вначале, конечно, завязывается роман, и главную роль в нём играет эротический восторг влюбленности.

А что потом?

Затем, дни и месяцы непрекращающихся разговоров, радость встречи после стольких столетий жизни вдали друг от друга. Что ты делал тогда? Что ты подумал? Чему ты научился? Как ты изменился?

А что потом?

Каковы твои самые сокровенные надежды, мечты, желания, твои самые настоятельные если-только, которые должны осуществиться?

Каковы твои самые до невозможности прекрасные представления об этой жизни, какие только ты можешь себе вообразить? А вот мои, и они соответствуют друг другу, как солнце и луна в нашем небе, и вместе мы сможем воплотить их в жизнь!

А что потом?

Как много всего можно познать вместе! Как много всего можно передать друг другу!

Иностранные языки и искусство перевоплощения; поэзия, драматургия и программирование компьютера; физика и метафизика; парапсихология, география, приготовление пищи, история, изобразительное искусство, экономика, резьба по дереву, музыка и ее происхождение; самолёты, корабли и история парусного мореходства; политическая деятельность и геология; смелость и домашний уют, и полевые растения, и лесные животные; умирание и смерть; археология, палеонтология, астрономия и космология; гнев и раскаяние; писательство, металлургия, прицельная стрельба, фотографирование и защита, от солнца; уход за лошадьми, инвестирование, книгопечатание, щедрость и благодарность, винд-сёрфинг и дружба с детьми; старение, уход за землёй, борьба против войны, духовное и психическое исцеление; культурный обмен и кинорежиссура; солнечные батареи, микроскопы и переменный ток; как играть, спорить, пользоваться косметикой, удивлять, восхищать, одеваться и плакать; как играть на пианино, флейте и гитаре; как видеть скрытый смысл, вспоминать другие жизни, прошлое и будущее; как получать ответы на любые вопросы, исследовать и изучать; как собирать данные, анализировать и делать выводы; как служить и помогать, читать лекции и быть слушателем; как смотреть и касаться, путешествовать во времени и встречать себя в других измерениях; как создавать миры из мечты и жить в них, изменяясь.

Лесли улыбнулась во сне.

А что потом? Думал я. А потом ещё больше, всё время больше и больше постигать тому, кто любит жизнь. Учиться, заниматься, отдавать приобретенное другим любителям жизни и напоминать им, что мы не одиноки.

А что потом, когда мы прожили наши мечты до конца, когда мы устали отвремени?

А потом… Жизнь есть!

Помнишь? Помни, что я есть! И ты есть! И любовь! Это всё, — и это самое главное!

Это и есть то-что-потом!

Вот почему истории любви не кончаются! Они не кончаются потому, что не кончается любовь!

В то утро, совершенно внезапно на протяжении ста секунд я знал как просто соединяется Всё-Что-Есть. Я схватил блокнот, который лежал подле кровати, и выплеснул эти секунды на бумагу большими возбужденными чёрными буквами, которые, казалось, можно было прочесть на ощупь…

Единственная реальность — Жизнь!

Жизнь даёт сознанию возможность выбирать неформу или одну из бесконечного разнообразия триллионов форм — любую, которую оно может себе вообразить.

Моя рука дрожала и металась, слова быстро высыпались на голубые линейки бумаги.

Сознание может забыть себя, если оно захочет этого.

Оно может изобрести пределы, творить вымысел, оно может представить себе, что существуют галактики, вселенные и вселенные вселенных, черные дыры и белые дыры, большие взрывы и стабильные состояния, солнца и планеты, астральные и физические пространства.

Всё, что оно воображает, оно видит: войну и мир, болезни и здоровье, жестокость и доброту.

Сознание может в пространстве трех измерений принять форму официантки, которая станет пророком и увидит Бога; оно может быть маргариткой, заклинателем духов, бипланом на лужайке, оно может быть авиатором, который только что проснулся и любуется улыбкой своей спящей жены; оно может быть котёнком Долли, который вот-вот запрыгнет на кровать, чтобы попросить — мяу! — свой сегодняшний завтрак.

И в любой момент, когда оно этого пожелает, оно может вспомнить, кто оно, оно может вспомнить реальность, оно может вспомнить Любовь. В этот миг всё меняется…

Долли припала к земле, как пуховой шарик, наполовину прикрыла голубые свои глаза серо-коричневой шерстью, прыгнула и перебила ниточку букв, которая тянулась за моей ручкой, как мышиный хвостик, ударом оттолкнув руку от страницы.

— Долли, нет! — прошептал я сердито.

Ты не дал мне позавтракать! Я съем твою ручку…

— Долли, ну, уйди! Брысь!

Ручки не даёшь? сверкнула она глазами. Тогда я съем твою РУКУ!

—     Долли!

— Что у вас здесь происходит? — сказала Лесли, проснувшаяся от нашей возни, и пошевелила пальцами под одеялом. Не прошла и сотая доля секунды, как маленькое создание кубарем кинулось в атаку — иголочки зубов, двадцать двадцать когтей тут же были брошены на поединок с новым врагом котят.

— Котёнище Долли намекает нам, что пора начинать новый день, — вздохнул я, наблюдая сражение в самом разгаре.

Почти всё из того, что я понял без слов, успело обезопасить себя с помощью чернил.

— Ты уже проснулся, вук? — сказал я. — Мне в голову только что пришла великолепнейшая идея, и если ты не спишь, я хочу рассказать тебе…

— Расскажи. — Она затолкала подушку себе под голову, избежав полного разгрома со стороны Долли чисто случайно, потому что Ангел Другой Котёнок, ничего не подозревая, вошёл в комнату. В тот же миг у Долли появилась новая цель для выслеживания и налета.

Я начал читать из блокнота то, что только что записал туда, — предложения, перескакивающие одно через другое, как газели через высокие заборы. Через минуту я закончил и взглянул не неё, отрывая глаза от бумаги.

— Много лет назад я пытался написать письмо себе в прошлом под названием «Вещи, которые теперь мне скажет любой, но которых я не знал, когда был тобой». Если бы только мы могли передать ЭТО тем детям, которыми мы были!

— Разве не забавно было бы сидеть на тучке, — сказала она, — и наблюдать, как они находят нашу записную книжку со всем, чему мы научились?

— Это, наверное, было бы грустно, — ответил я.

— Почему грустно?

— Ведь должно было случиться ещё так много событий, прежде чем они могли бы встретиться. И эта встреча была бы не той, что теперь или пять лет назад…

— Давай скажем им! — воскликнула она. — Запиши в своей книжечке: А теперь, Дик, ты должен позвонить Лесли Марии Парриш, которая только что выехала из Лос-Анжелеса по контракту с кинокомпанией «XX Century Fox». Вот ее телефонный номер: си-рествью 6-29-93…

— Ну и что? — сказал я. — Я скажу, чтобы он обратился к ней со словами: Это звонит твоя родная душа, слышишь? Лесли тогда была уже звездой!

Мужчины видели её в фильмах и влюблялись в неё! Как ты думаешь, она пригласила бы на ленч этого мальчишку, который собирался убегать из колледжа, не закончив и первого курса?

— Да, если бы ей хватило сообразительности, она бы убралась поскорее из Голливуда!

Я вздохнул.

— Это не сработает ни в коем случае. Ему нужно сначала поступить в армию и летать на боевых самолётах, жениться и развестись, а потом только уже постепенно разбираться, кем он становится и что он знает.

Ей тоже нужно вступить в брак и покончить с ним, самостоятельно учиться бизнесу, политике и способности постоять за себя.

— Давай тогда напишем ей письмо, — предложила она. — «Дорогая Лесли, тебе позвонит Дик Бах, он — твоя родная душа, поэтому хорошо веди себя с ним, люби его всегда…»

— Всегда, вук? Всегда — это значит, что…

Я взглянул на неё, едва ли начав говорить, и замер от проблеска понимания.

Картины забытых снов, фрагменты жизней, затерявшихся в прошлом и будущем, засияли, как цветные слайды перед моими глазами, щёлк, щёлк, щёлк…

Женщина, которая находится сейчас на кровати рядом со мной, та, к которой я могу прямо сейчас протянуть руку, чьего лица я могу коснуться, — это она погибла вместе со мной в резне в колониальной Пенсильвании.

Это та же самая женщина. Она — то дорогое мне смертное существо, к которой я устремлялся десятки раз, следуя невидимому повелению, и которая была повелителем для меня.

Она — это ива, чьи ветви переплелись с моими; показывая клыки, бесчисленное число раз вступает в кровавую грызню с волками, спасая от них своих детёнышей; она — это чайка, которая повела меня за собой в небо; она — светящийся призрак на дороге в Александрию; она — серебряное воплощение Беллатрикской Пятёрки; инженер комического корабля, которого я буду любить в своём отдалённом будущем; богиня цветов из моего удалённого прошлого.

…Щёлк, щёлк, ещё раз щёлк; картины, картины, снова картины.

Почему я так очарован и испытываю такую радость лишь от её поворота мысли, лишь от очертания её лица или груди, лишь от веселого света в её глазах, когда она смеётся?

Потому что эти уникальные очертания и сияние, Ричард, мы несём с собой из жизни в жизнь. Это наши отличительные знаки, скрытые в глубине нашего сознания под всем тем, во что мы верим, и, ничего не зная о них, мы вспоминаем их, когда встречаемся снова!

Она посмотрела с тревогой на моё лицо.

— Что с тобой, Ричард? Что с тобой?

— Всё в порядке, — сказал я, словно поражённый ударом молнии. — Со мной все в порядке, я чувствую себя хорошо…

Я схватился за бумагу и начал быстро писать слова. Ну и утро!

Снова и снова и снова мы тянемся друг к другу, потому что нам есть чему научиться вместе — это могут быть тяжёлые уроки, а могут быть и счастливые.

Как я могу это знать, почему я так непоколебимо убеждён, что смерть не разлучает нас с теми, кого мы любим?

Потому что ты, кого я люблю сегодня… потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе! Смерть не более разлучает нас, чем жизнь!

Глубоко, внутри души, каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаёмся ли мы в конце дня или в конце жизни.

— Подожди минутку, вук. Я должен это записать…

Единственное, что не заканчивается, — это любовь!

Слова вырывались так быстро, что чернила едва поспевали за ними.

Перед возникновением вселенной… До Большого взрыва были мы!

До всех Больших Взрывов во все времена и после того, как эхо последнего из них затихнет, есть мы. Мы танцуем во всех феноменах, отражениях, везде, мы — причина пространства, творцы времени.

Мы — МОСТ ЧЕРЕЗ ВЕЧНОСТЬ, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живыми тайнами, выбираем себе катастрофы, триумфы, свершения, невообразимые происшествия, проверяя себя снова и снова, обучаясь любви, любви и ЛЮБВИ!

Я оторвал ручку от бумаги, сел не дыша на кровати и посмотрел на свою жену.

— Ты — живёшь! — воскликнул я.

Её глаза сверкали.

— Мы — живём вместе.

Некоторое время царило молчание, пока она не заговорила вновь:

— Я прекратила искать тебя, — сказала она. — Я была счастлива, живя в одиночестве в Лос-Анжелесе со своим садом и музыкой, делами и друзьями. Мне нравилось жить одной. Я думала, что так будет до конца моей жизни.

— А я бы благополучно удавился в своей свободе, — сказал я. — Это было бы не так уж плохо, это было бы лучшим из всего, что каждый из нас когда-либо знал. Как мы могли ощущать отсутствие того, чего никогда не имели?

— Но ведь мы ощущали его, Ричи! Когда ты был одинок, разве не было иногда таких мгновений, когда, независимо от того, есть ли рядом другие, ты чувствовал такую печаль, что мог бы заплакать, будто ты — единственный человек во всём мире?

Она протянула руку и коснулась моего лица.

— Ты когда-нибудь чувствовал, — спросила она, — что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?

Сорок шесть

Мы долго не ложились спать. Лесли была погружена в чтение Книги о пассивном использовании солнечной энергии: расширенное издание для профессионалов на трехсотой с чем-то странице.

Я закрыл Историю револьверов Кольта положил её на стопку, которая называлась «Прочитано» и взял верхнюю книгу из кучи «Что-читать-дальше».

Как наши книги хорошо характеризуют нас, думал я. Возле кровати со стороны Лесли лежало:

Полное собрание стихов И. И. Каммингса, Глобальный отчёт для президента о перспективах развития до 2000 года. От беспорядка к бережливости. Биография Авраама Линкольна, написанная Карлам Сэндбергом, Единороги, которых я знаю, Это мгновение вечности, Неурожайные годы, Барышников работает, 2081 американский кинорежиссёр.

С моей стороны:

Мастера танца в стиле ву-ли, Рассказы Рэя Брэдбери, Одиссея авиатора, Заговор под водой, Интерпретация квантовой механики с точки зрения теории о множественных вселенных, Съедобные дикорастущие растения Запада, Использование дополнительных обтекателей для стабилизации полёта аэропланов.

Когда я хочу быстро понять человека, мне достаточно лишь взглянуть на его книжную полку. Перемена мною книги застала её, как раз, в конце вычислений.

— Ну и как там мистер Кольт? — сказала она, передвигаясь со своими чертежами солнечных батарей поближе к свету.

— У него дела идут хорошо. Ты знаешь, что без револьверов Кольта в этой стране на сегодняшний день насчитывалось бы сорок шесть, а не пятьдесят штатов?

— Мы украли четыре штата, угрожая им дулом пистолета?

— Это полнейшая чепуха, Лесли. Не украли. Одни защитили, другие освободили. И не мы. Ты и я не имеем к этому никакого отношения. Но больше чем сто лет назад, для людей, которые жили тогда, кольт был грозным оружием.

Это — многозарядный револьвер, который стреляет быстрее, чем любая винтовка, и точнее, чем большинство других видов оружия. Я всегда хотел иметь морской кольт-1851. Глупо, правда? Образцы стоят очень дорого, но Кольт производит точные копии.

— Что ты будешь делать с такой вещью?

Она не стремилась выглядеть соблазнительной в этот момент, но даже зимняя длинная ночная рубашка не могла скрыть прелестного очертания её тела. Когда я перерасту свое бесхитростное очарование видом того тела, в котором ей посчастливилось родиться? Никогда, думал я.

— С какой вещью? — спросил я отсутствующе.

— Животное, — заворчала она. — Что ты будешь делать со старым пистолетом?

— А, с кольтом? Сколько я себя помню, у меня к нему какое-то странное отношение. Когда я понимаю, что у меня его нет, я чувствую себя как бы раздетым, уязвимым.

Это старая привычка быть не дальше чем на расстоянии вытянутой руки от него, но я никогда даже не прикасался ни к одному кольту. Разве это не странно?

— Если ты хочешь купить его, мы можем начать копить деньги. Если это так важно для тебя.

Как часто нас уводят обратно в прошлое вещи или детали предметов, старые машины, дома, местности, которые мы без всякой причины страстно любим или жутко ненавидим.

Жил ли когда-либо человек, у которого не было магнетического притяжения к другим местам или приятного домашнего ощущения по отношению к другим временам?

Я знал, что один человек из моих прошлых воплощений сжимал рукоятку медно-голубого железного патентованного револьвера «кольт». Было бы забавно узнать когда-нибудь, кем был этот человек.

— Я думаю, не надо, вуки. Просто глупая мысль.

— А что ты теперь будешь читать? — сказала она, поворачивая свою книгу боком, чтобы рассмотреть следующий чертёж.

— Она называется Жизнь в смерти. Выглядит, как довольно систематическое исследование, интервью с людьми, которые были при смерти. Они рассказывают, что они чувствовали, что видели. А как движется твоя книга?

Большой белый длинношерстный персидский кот Ангел, весивший шесть фунтов, вскочил на кровать. Он тяжело, будто в нём было шесть тонн, направился к Лесли и, мурлыча от удовольствия, растянулся на раскрытой перед ней книге.

— Прекрасно. Эта глава особенно интересна. Она говорит: мур-мур-мур- ГЛАЗА-НОС-ГЛАЗА-МУР-мур, когти и хвост. Ангел, слушай, мои слова Ты мне мешаешь значат для тебя что-нибудь? А слова Ты улёгся на мою книгу?

Кот своим сонным взглядом ответил ей «нет» и замурлыкал ещё громче. Лесли переместила пушистого зверя себе на плечо, и мы читали некоторое время молча.

— Спокойной ночи, маленький вук, — сказал я, выключая свою ночную лампу. — Я буду ждать тебя на углу бульвара Облаков и улочки Спокойного Сна…

— Я задержусь ненадолго, милый, — сказала она. — Спокойной ночи.

Я помял подушку и свернулся калачиком, собираясь уснуть. В течение некоторого времени я пытался научиться видеть сновидения по заказу, но успех был минимальным. Сегодня я слишком устал, чтобы заниматься этим. Я сразу же провалился в сон.

Это был легкий воздушный стеклянный дом, находящийся на возвышении среди зелёных лесов, покрывавших остров. Везде красовались Цветы — целый фейерверк красок в комнатах, вокруг дома и дальше, там, где нисходящий склон переходил в ровные луга.

Аэроплан-амфибия стоял на траве, отражая восходящее солнце. Вдали за глубокими водами виднелись другие острова. Их цвет менялся от ярко-зелёных на переднем плане до туманно-голубых на горизонте.

Деревья были не только снаружи дома, но и внутри. Вьющиеся растения окаймляли большое квадратное отверстие в крыше, через которое дом заполняли солнечный свет и свежий воздух. Кресла и диван покрыты мягкой лимонного цвета тканью.

Легкодоступные полки книг. Звучит великолепный «Концерт для симфонического оркестра» Бартока. Всё это казалось нам нашим домом, благодаря музыке и растениям, аэроплану и открытой, как с воздуха, панораме.

Это было как раз то, что мы мечтали когда-то построишь для себя.

— Добро пожаловать, Ричард и Лесли! Это всё создали вы!

 Нас встретили двое знакомых людей. Они смеялись и весело обнимали нас. Мы забываем днём, а во сне мы помним все сны прошлых лет. Мужчина был тем же, кто в первый раз летал со мной на Птеродактиле; он был со мной, но через десять или двадцать лет, и выглядел помолодевшим…

Женщина была той Лесли, что встретила нас возле аэроплана, и её красота была озарена пониманием.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она. — У нас не очень много времени.

Мужчина подал нам на передвижном деревянном столике тёплый напиток.

— Итак, это — наше будущее, — сказала Лесли. — Вы хорошо потрудились!

— Это одно из ваших возможных будущих, — сказала другая Лесли, — и потрудились над ним именно вы.

— Вы указали нам путь, — сказал мужчина. — Вы открыли перед нами возможности, которых у нас не было бы без вас.

— А ведь мы особо не старались, правда, вук? — сказал я, улыбаясь своей жене.

— Нет, мы старались, — ответила она, — и немало.

— Мы можем отблагодарить вас только тем, что пригласили вас в этот дом, — сказал Ричард-из-будущего. — Твой проект, Лесли. Отлично зарекомендовал себя.

— Почти отлично, — добавила его жена. — Фотоэлементы работают даже лучше, чем ты ожидаешь. Но у меня есть некоторые соображения по поводу теплоносителя…

 Две Лесли были готовы начать основательно обсуждать технические аспекты производства солнечных батарей и теплоизоляции, когда я понял, что…

— Извините, пожалуйста, — сказал я, — но мы ведь находимся в сновидении! Каждый из нас, не правда ли? Или это не сон?

— Верно, — сказал будущий Ричард — Сегодня нам впервые удалось связаться с вами. Мы занимались время от времени этим в течение многих лет — и вот, кажется, нам удалось!

Я удивился.

— Вы занимались этим годами и только теперь впервые связались с нами?

— Вы поймёте это, когда сами сможете вступать в контакт. Долгое время вы будете лишь встречаться с людьми, которых никогда не видели — собой в будущем, собой в параллельном мире, друзьями, которые умерли.

Вы будете ещё долго учиться, прежде чем сможете учить сами. У вас уйдёт на это обучение двадцать лет. Через двадцать лет занятий вы легко сможете давать советы своим собеседникам во сне, когда вы этого пожелаете. Потом, вы обратитесь с благодарностью к своим предшественникам.

— Предшественникам? — спросила Лесли. — Это мы — предшественники?

— Извини меня, — сказал он. — Ты неправильно выбираешь слова. Ваше будущее — это наше прошлое. Но верно и то, что наше будущее — это ваше прошлое. Как только вы освободитесь от суеверий, связанных с временем, и позанимаетесь немного путешествиями во сне, вы всё поймете.

До тех пор, пока мы верим во время, как последовательность событий, мы видим становление, а не бытие. Вне времени все мы — одно.

— Как приятно, что это несложно, — сказала Лесли.

Мне пришлось вмешаться.

— Простите. Эта новая книга. Вы ведь знаете меня и названия моих  книг. Когда я его найду? Будет ли вообще эта книга когда-либо написана и напечатана, потому что, как я ни стараюсь… как мне найти название?

У будущего Ричарда было не слишком много терпения, чтобы выслушивать мои жалобы.

— Этот сон не для того, чтобы дать тебе название. Да, ты найдешь его… да, книга будет напечатана.

— Это всё, что я хотел узнать. — сказал я. А затем снова кротко спросил: — Каким будет название?

— Этот сон для того, чтобы донести до вас нечто другое, — сказал он.

 — У нас здесь… давайте назовём это письмом… от нас, ушедших далеко вперёд в будущее. Ведь, была же у вас идея связаться с молодыми Диком и Лесли, когда они только начинали самостоятельную жизнь. Теперь мы всё больше становимся кем-то, похожим на писателей, передающих сведения из будущего.

Всё, что вы думаете о себе в прошлом, доходит до вас в то время. Это очень слабые, подсознательные влияния, но они меняют людей, и им не нужно больше переживать такие тяжёлые времена, какие выпали нам в нашей жизни. Бывают, конечно, трудности, но есть небольшая надежда на то, что обучение любви не будет одной из них.

— Вот наше письмо, — сказала Лесли-из-будущего, — в нём сказано: «Всё, что вы знаете, истинно!» — Она начала исчезать, вся окружающая обстановка заколебалась. — Это ещё не всё, слушайте: «Никогда не сомневайтесь в том, что вы знаете».

То было не просто красивое название книги. Помните, что мы — мосты…

Затем, сон переменился, проплыли какие-то чемоданы, заполненные сдобными булочками, погоня на автомобилях, пароход с колёсами.

Я не разбудил Лесли, но записал в ночной полутьме у себя в блокноте, который лежал рядом с подушкой, всё, что ещё помнил о том, что случилось до появления булочек.

Когда она проснулась на следующее утро, я сказал:

— Давай я расскажу тебе о сне, который тебе приснился.

— О каком таком сне?

— О сне, в котором мы с тобой встретили себя в доме, который ты спроектировала.

— Ричард! — воскликнула она. — Я помню! Давай я расскажу! Это было великолепное место с оленем на лужайке и озерцом, в котором отражалось цветочное поле, похожее на то, что было у нас в Орегоне.

Значит, солнечный дом по моему проекту будет построен! Там внутри была музыка, книги и деревья… так просторно и много света!

День был погожим, вокруг всё так красочно, а Долли и Ангел смотрели на нас и снова засыпали, продолжая урчать. Вот толстые старые коты! Я видела нашу новую книгу на полке!

— Да? Неужели? И как она называлась? Говори же!

Она пожала плечами, стараясь вспомнить.

— Вуки, мне так жаль! Выскочило…

— Ну, ладно. Не переживай, — сказал я. — Это я из любопытства. Забавный сон, что скажешь?

— В названии было что-то о вечности.