Мост через вечность

Тридцать четыре

Уже после двух часов ночи, позабыв о разногласиях, мы лежали на нашей двуспальной кровати и разговаривали о цветах, изобретениях и о том, какой могла бы быть наша идеальная жизнь. Я вздохнул и сказал:

— Помнишь моё старое определение? Что родная душа — это тот, кто всегда соответствует всем нашим потребностям?

— Да.

— Тогда я полагаю, что мы — не родные души.

— Почему? — спросила она.

— Потому что у меня нет потребности спорить, — сказал я, — у меня нет потребности бороться.

— Откуда ты знаешь? — сказала она мягко. — Откуда ты знаешь, может, это единственный способ для тебя чему-нибудь научиться? Если бы борьба не была нужна тебе для того, чтобы извлечь урок, ты бы не создавал так много проблем!

Иногда я не понимаю тебя, пока ты не рассердишься… и разве не бывает так, что ты не знаешь, что я имею в виду, пока я не начинаю кричать? Всегда ли соблюдается правило, что мы можем учиться только с помощью приятных слов и поцелуев?

Я удивленно заморгал:

— Я думал, что общение родных душ совершенно в любой момент, поэтому, как же они могут ссориться? Ты хочешь сказать, вуки, что в этом совершенство?

Ты хочешь сказать, что даже когда мы сталкиваемся, — это волшебство? Что столкновение материализует понимание между нами, которого не было раньше?

— Да-а, — сказала она в золотистых сумерках, — жизнь с философом…

Тридцать пять

На следующий день в полётном списке мой планер оказался двадцать третьим в очереди на взлёт, предпоследним. Крылья заполнены водой для балласта, спасательное снаряжение на борту, опознавательные знаки установлены и поворотные устройства проверены.

Лесли передала мне карты, список радиочастот, поцеловала меня, пожелала удачи и опустила вниз фонарь кабины. Я зафиксировал её изнутри.

Я откинулся в полулежачее кресло пилота, проверил рычаги управления, утвердительно кивнул, послал ей последний воздушный поцелуй, покачал рулевые педали из стороны в сторону.

Теперь вперёд, буксирный самолёт, вперед!

Каждый взлёт отличается от других, но, в то же время, каждый является таким же замедленным катапультным взлетом с самолётом в качестве буксира.

Сильный поток мелкого мусора и рёв от самолёта впереди, когда он натягивает буксирный трос. Мы сдвигаемся вперёд на несколько футов, затем быстрее, быстрее.

Скорость дает возможность управлять с помощью элеронов, педали, подъёмных устройств, и вот планер отрывается колёсами от земли и ждет, пока буксир закончит разгон и начнет подниматься вверх.

Лесли проказничала сегодня утром, щедро окатывая меня ледяной водой, когда я меньше всего этого ожидал. Она была счастлива, и я тоже. Какая это была бы трагическая ошибка — стремиться к тому, чтобы покинуть её!

Через пять минут подъём закончился, я спикировал, чтобы ослабить натяжение троса, и, потянув за рычаг, легко освободился от буксира.

Вблизи аэродрома был один хороший восходящий поток тёплого воздуха, густо заполненный планерами. Я изнемогал от жары в кабине. Впереди был целый вихрь планеров.

Но я был одним из последних на взлёте и не мог целый день ожидать подъема. Я был нетерпелив, но внимателен. Смотри по сторонам, думал я, будь начеку!

Крутой разворот. Быстрый разворот. Я оказался в центре потока воздуха и начал быстро подниматься вверх… пятьсот футов в минуту, семьсот. Смотри по сторонам.

Моя шея ныла от быстрых поворотов то влево, то вправо, высматривания, рассчитывания. Швейцер скользнул ниже меня, круто повернув.

Она права. Я действительно создаю проблемы. У нас были неприятные мгновения, но разве у кого-то их нет? Приятные мгновения великолепны, они просто… Смотри по сторонам!

Циррус вверху слишком резко повернул и круто пошёл вниз, приблизился ко мне на тридцать футов, его крыло как гигантское лезвие устремилось к моей голове. Я рванул рычаг вперед, уходя вниз и в то же время уклоняясь от планирующего подо мной.

— Вот как ты собрался летать! — сдавленно пробормотал я. — Ты собираешься меня потеснить!

Я снова вернулся в круговорот поднимающихся планеров и посмотрел на верхнюю часть этого цилиндра диаметром с полмили. Немногие пилоты, думал я, когда-либо видят такое. Когда я смотрел, вверху началось какое-то странное движение.

Это был планер, идущий штопором! вниз среди других планеров! Я видел и не мог поверить своим глазам… как это глупо и опасно — делать штопор! среди такого большого числа аэропланов!

Я прищурился от солнца. Планер не пикировал для развлечения, он падал, потому что потерял крыло.

Смотри! Не один падает — два! Два планера, потеряв управление, опускались прямо вниз по направлению к моей кабине.

Я дернул рычаг влево, нажал до отказа на левую педаль и устремился прочь, подальше от опасности. Дальше за моим правым крылом пронеслись, беспорядочно кувыркаясь, два столкнувшихся планера. Вслед за ними пролетело целое облако обломков, ленивых осенних листьев, кружащихся на лету.

Радио, которое молчало минутами, вдруг закричало:

— Воздух! Внимание, воздух! Прыгайте! Прыгайте!

И что пользы им говорить, — думал я, — по радио, чтобы они прыгали? Когда твой аэроплан развалился на куски, разве мысль о парашюте не приходит в голову довольно быстро?

Среди обломков падающих планеров было тело человека, неуклюже падающее вниз. Оно падало довольно долго, затем нейлон замелькал за ним, наполняясь воздухом.

Он был жив; он потянул за кольцо раскрытия парашюта. Хорошо сработано, парень! Парашют раскрылся и беззвучно поплыл в направлении скал.

— Появилось два парашюта! — сказало радио. — Внимание, земля, появилось два парашюта! Опускаются за три мили к северу. Можете отправить туда джип?

Я не мог увидеть другой парашют. Тот, который я видел, скомкался, когда пилот достиг земли.

Всё ещё летели части разбитых планеров, среди них один обломок с половиной крыла всё кружился и кружился медленно вокруг своей оси.

Никогда я не видел столкновения в воздухе. На расстоянии оно выглядело мирным и тихим. Это мог быть новый спорт, изобретенный скучающими плотами, если бы только не эти куски аэропланов, несущиеся вниз.

Ни один пилот не станет заниматься таким спортом, при котором для забавы нужно разбивать аэропланы.

Радио снова затрещало:

— Кто-нибудь видит пилотов?

— Да. Оба в поле зрения.

— Как они? Вы можете сказать, что с ними всё о'кей?

— Да. С ними обоими всё в порядке. Кажется, что всё в порядке. Оба на земле, машут руками.

— Слава Богу!

— Хорошо, парни, давайте будем повнимательнее здесь, наверху. Здесь много аэропланов в малом пространстве…

Четыре пилота в нашей группе, думал я, — женщины. Каково оно быть женщиной, летать здесь, на высоте, и слышать, как к тебе обращаются «парни»?

Вдруг мороз пробежал у меня по коже в жаркой кабине. Я видел это вчера! Какое стечение обстоятельств… единственное воздушное столкновение, которое я видел, случилось на следующий день после того, как я лежал на полу в трейлере и наперёд воображал его!

Нет, я не воображал, это был я, потерявший в полёте крыло! Это мог быть я, лежащий сейчас где-то в пустыне, и не такой удачливый, как те двое, влезающие в джип и мечтающие о том, чтобы описать свои увлекательные приключения.

Если бы Лесли покинула меня прошлой ночью, если бы я был перед взлётом уставшим и расстроенным сегодня, а не отдохнувшим и спокойным, — это вполне мог быть я.

Я изменил курс, хотя вокруг небо было необычайно пустынно. После всего случившегося планеристы не будут летать большими группами, если воздушных потоков хватает на всех.

Уйдя носом вниз, мой тихий самолётик устремился на полной скорости по направлению к горной гряде. Возле самих скал мы попадали в новый поток восходящего воздуха и кружились, быстро набирая высоту.

Это вчерашнее видение, думал я, оно ли спасло меня? Теперь я в безопасности, конечно.

Сделав выбор в пользу любви, не избрал ли я при этом жизнь вместо смерти?

Тридцать шесть

Она свернулась кольцом в колее дороги, свернулась и приготовилась укусить наш пикап, который приближался к ней по ухабам со скоростью десять миль в час. Я остановил машину и потянулся за микрофоном.

— Привет, вук, слышишь меня?

Последовала небольшая пауза, и она ответила мне по радио из трейлера.

— Да. Почему ты остановился?

— Здесь змея, перегородила дорогу. Можешь найти книги по змеям? Я тебе её опишу.

— Минутку, солнышко.

Я подал автомобиль вперед, свернув в сторону, чтобы быть рядом с животным. Змея лизала воздух своим чёрным языком, выражая недовольство.

Когда я заводил мотор, она сместила положение своих колец и зашипела, как в пустую банку… Я предупреждаю тебя…

Какая смелая змея! Мне бы такую смелость. Я бы стоял, сжав кулаки, один на один с танком в три дома высотой и шесть шириной, хмурился и говорил: Не смей двигаться дальше, я предупреждаю тебя…

— Нашла книги по змеям, — сказала она по радио. — Теперь будь осторожен. Сиди в кабине и не открывай дверь, о'кей?

Да, сказала змея. Слушай её и будь внимателен. Это моя пустыня. Ты заигрываешь со мной, и я убью твой автомобиль. Я не хочу этого, но если ты меня заставишь, мне ничего другого не останется делать. Желтые глаза не мигая смотрели на меня, язык словно пробовал воздух.

Лесли не могла сдерживать любопытство:

— Я выхожу, чтобы посмотреть.

— Нет! Лучше оставайся там у себя. Здесь в песке может быть целое гнездо. Хорошо?

Молчание.

— Лесли?

Молчание.

В зеркальце заднего обзора я увидел фигуру, выходящую из трейлера и направляющуюся ко мне. Одного не хватает нам в этих современных отношениях мужчины и женщины, думал я, — послушания.

— Извини меня, — сказал я змее. — Я сейчас вернусь.

Я отъехал назад по дороге и остановился перед ней. Она села в кабину справа с книгами Полевой справочник по пресмыкающимся и земноводным Северной Америки и Справочник натуралиста клуба Сьерры. Пустыни Юго-Запада.

— Где змея?

— Ждет нас, — сказал я. — Слушай, я хочу, чтобы ты оставалась в кабине.

Я не хочу, чтобы ты выглядывала из машины, слышишь?

— Я не буду, если ты не будешь.

Мы почувствовали, что приближается какое-то приключение. Змея не сдвинулась с места и шипением снова остановила пикап.

Снова вернулись? Хорошо, но дальше вы не поедете, ни на дюйм дальше, чем в прошлый раз. Лесли наклонилась надо мной, чтобы посмотреть.

— Привет! — сказала она весело и оживленно, — здравствуй, змейка! Как дела у тебя сегодня?

Нет ответа. Что вы обычно говорите, когда вы — это шероховатая хитрая жёсткая ядовитая пустынная гремучая змея, а ласковый голос симпатичной девушки спрашивает у вас что-то типа «Как у тебя дела?» Вы не знаете, что ответить. Вы моргаете глазами и молчите.

Лесли села на свое место и открыла первую книгу.

— Какого цвета, как бы ты сказал?

— Хорошо, — сказал я. — Она зеленоватого песочного цвета, грязно-бледно-оливкового. Тёмные овальные горошины на спине, более темный оливковый цвет внутри горошин, почти белый сразу же вне их. У неё широкая плоская треугольная голова, короткий нос.

Звук листаемых страниц.

— Милый, здесь всё какие-то неподходящие кандидатуры! — сказала она. — А она большая?

Я улыбнулся. Каждый из нас как-то относится к вопросам пола в настоящее время. Бывает, что изменишь свою точку зрения, если надо, после намёка или замечания. Лесли явно намекала.

— Она — не маленькая змея, — сказал я. — Если её растянуть во всю длину…. будет, наверное, четыре фута?

— Ты бы сказала так: овальные отметины часто переходят в невыразительные поперечные полоски вблизи хвоста?

— Похоже. Но нет. Черные и белые полосы вокруг хвоста. Узкие черные, широкие белые.

Змея распустила кольца и направилась к зарослям полыни возле дороги. Я завел машину и нажал на газ, чтобы разогнать мотор, и тут она сразу же снова свернулась в кольца, глаза заблестели, хвост задвигался.

Я предупредила тебя, и я не шучу! Если хочешь иметь мёртвый автомобиль, ты его получишь! Стой там, не шевелись, а то я… — Чешуйка рельефная, по двадцать пять рядов? — спросила Лесли. — Черные и белые кольца окаймляют хвост! Посмотри на это: Тонкие полоски от глаз тянутся назад над уголками рта.

Видишь эту небольшую полоску возле глаза? — сказала змея. Что ещё мне тебе сказать? Только протяни свою руку поближе к ним и медленно назад…

— Точно, как ты говоришь! — сказал я. — Это она! Как её называют?

— Гремучая змея Мохава, — прочла она. — Crotalus scutellatus. Хочешь увидеть её на картинке?

Змея на фотографии не улыбалась.

Лесли открыла «Справочник натуралиста», стала листать страницы.

«Доктор Лоув утверждает, что Мохава обладает «уникальным» ядом с токсическими веществами парализующего действия, для которых ещё не разработано эффективных противоядий, и что укус этой змеи намного более опасен, чем укус западной гремучей, с ромбовидным рисунком на спине, с которой ее иногда путают».

Тишина. Поскольку поблизости не было западной гремучей с ромбовидным рисунком на спине, эту змею не с кем было путать.

Мы смотрели друг на друга, Лесли и я.

— Наверное, будет лучше, если мы останемся в кабине, — сказала она.

— У меня нет сильного желания выходить, если это то, что тебя беспокоит.

Да, — зашипела Мохава, гордая и свирепая. — Вы ничего не спешите делать сейчас…

Лесли выглянула снова.

— Что она делает?

— Она говорит мне, что я не спешу ничего делать сейчас.

Через некоторое время, змея раздёрнула кольца, посмотрела нам в глаза, ожидая от нас любой уловки. Но уловки не последовало.

Если бы она укусила меня, — думал я, — умер бы я или нет? Конечно, нет.

Я бы использовал всю свою психическую защиту, превратил бы яд в воду или шипучий напиток, не говоря уже о возможности изменить систему представлений, которая бытует в мире, о том, что от укусов змей умирают.

Я могу сделать это, думал я. Но не нужно проверять свои способности прямо сейчас. Мы рассматривали змею, восхищаясь ею.

Да, вздохнул я про себя. Я почувствовал тогда обычную бестолковую предсказуемую реакцию: убей её. Что, если она залезет в трейлер и перекусает нас всех; лучше возьми лопату сейчас и прикончи её сразу, до того как она сделает это.

Это — самая смертельно опасная змея в пустыне, возьми ружьё и застрели её прежде, чем она укусит Лесли! О, Ричард, как неприятно, что в тебе существует кто-то, думающий так грубо, так жестоко. Убить. Когда ты перейдёшь на такой уровень, где нет никакого страха?

Я обвиняю себя напрасно! Мысль о том, чтобы её убить, была случайным испуганным невежественным безумным намёком. Я не отвечаю за этот намёк, а только за свои действия, за то, что избрал, в конце концов.

Мой выбор состоит в том, чтобы ценить эту змею. Она — такое же подлинное и такое же притворное выражение жизни, как и этот человек, который видит себя двуногим, пользующимся техническими средствами, управляющим машиной, полужестоким, обучающимся существом.

В этот момент я бы использовал лопату против каждого, кто осмелился бы напасть на нашу смелую гремучую змею Мохава.

— Давай дадим ей послушать немножко музыки по радио. — Лесли щёлкнула переключателем, нашла канал с классической музыкой, где как раз передавали что-то в духе Рахманинова, и увеличила громкость настолько, насколько позволял регулятор.

— Змеи ведь могут слышать не очень хорошо, — объяснила она.

Через некоторое время гремучая змея смягчилась и расслабилась… на месте защитной стены осталось лишь одно кольцо. По истечении ещё нескольких минут, она лизнула воздух в нашем направлении последний раз.

Хорошо справились. Вы выдержали испытание. Поздравляю. Ваша музыка слишком громкая.

— Вон она уползает, вук! Видишь?

До свидания.

И миссис Г. З. Мохава, мягко выгибаясь, повилась прочь и вскоре исчезла среди полыни.

— Пока! — сказала Лесли и помахала ей, почти что с грустью.

Я отпустил тормоза, вернул машину обратно к трейлеру, высадил своего дорогого пассажира с его книгами о змеях.

— Как ты думаешь, — сказал я, — мы вообразили всё, что она нам говорила? А может быть, она была воплощённым духом, который на час принял вид змеи, чтобы узнать, как мы справимся со своим страхом и желанием убивать?

Может, это был ангел в шкуре змеи, явившийся нам здесь, на дороге, чтобы проверить нас?

— Я не собираюсь этого отрицать, — сказала Лесли, — только, на всякий случай, если это было не так, давай, с этого времени, будем громко включать музыку, когда выходим из трейлера, чтобы мы не застали её врасплох, хорошо?