Суд идет

Глава пятая

Фёдор Светов — человек решительный, теперь же, соединив достижения своих корабельных лабораторий с результатами островных учёных и получив в руки оружие, о создании которого не смеют помышлять самые смелые мужи науки, он всё чаще задавался мыслью: не выйти ли ему на связь с Белым Домом и не поговорить ли с самим президентом Америки? Сегодня за обедом у Драганы он поделился этим замыслом с друзьями. Борис и Павел, как и следовало ожидать, задумались, совета давать не торопились. Оба они опасались, как бы службы электронного слежения ЦРУ и Пентагона не обнаружили местонахождения отважного корреспондента. Их тревогу угадала Драгана:

— А служба электронного слежения Белого Дома не засечёт место вашего расположения? Там у них в подвалах, как я слышала, размещена новейшая аппаратура. Да если подключат ещё и ЦРУ, и Пентагон?

— Наша система запутает любого, кто попытается нас выследить. Теперь же, когда я взял на вооружение технологию Павла...

Он посмотрел на Неустроева:

—...я могу доставать любого противника на многие тысячи километров. А на днях нащупал способ, позволяющий мне не только обнаруживать врага, но и тут же его наказывать.

— Как наказывать? — спросила Драгана.— Научить его вашу песенку петь?

— Это один вид наказания, и не самый главный. Чаще применяю другую процедуру: прикрою один глаз и сильно раскрою другой. Тогда мой пациент встречает каждого хитреньким прищуром одного глаза, а в то же время другой его глаз пугает своим страшным выражением.

— Ой, как здорово! Но я бы не смогла так наказывать. Жалко.

— Но тогда наказание полегче: электронным пучком ударяю по ногам. Одна нога остаётся здоровой, а другая волочится или как-нибудь приплясывает. Получается забавно и не так жестоко. Но в любом случае из боевого строя человека вышибает. Таких наказаний я придумал двенадцать.

И повернулся к Драгане:

— Это вы меня научили: бью по тому разделу мозга, который у вас там в биологии гипоталамусом называется.

Драгана не унималась:

— Ну, а ещё, ещё как можете наказать?

— Ещё?.. К примеру, рот приоткрою. И тогда каждому чудится, что мой пациент намеревается укусить его.

— Ой! Не надо! — взмахнула руками Драгана.— Я боюсь вас. Вы как-нибудь нечаянно и любого из нас можете задеть.

— И задену, если в чёрный список попадёте.

— Чёрный? Почему чёрный? И кто его составляет?

— У нас два чёрных списка: в первый мы заносим тех, кто нагадил, и во второй — кто украл. Мы начали их составлять с того страшного момента, когда узнали, что генералы и адмиралы-лампасники продали наш корабль китайцам. Внесли туда сорок мерзавцев во главе с ельцинским министром обороны ублюдком Грачёвым. Ну уж, а потом... Создали судейскую бригаду, и она вот уже пятнадцать лет день и ночь смотрит телепередачи многих стран, слушает радио и «скачивает» физиономии, записывает голоса негодяев, совершивших преступление против России. Потом мы создали чёрную бухгалтерию — в ней трудится сто человек — чёрная сотня! и она выслеживает в иностранных банках счета воров, крадущих у России деньги, золото, драгоценные металлы, создаёт реестр недвижимости, приобретенной на русские деньги. Для будущих следователей у нас готова вся база данных, ждём только смены режима в России. Мы дадим и аппаратуру; она по тембру голоса, по его модуляции, волновым характеристикам найдёт каждого и высветлит его имя и фотографию на экране. В Америке в такой список занесены три тысячи мерзавцев, а в России суду нашему подлежат пятьдесят тысяч. Я надеюсь, в этом списке вас нет, а значит, и беспокоиться вам не о чем.

Островитяне облегчённо вздохнули и засмеялись. Им куда уютнее было ощущать себя среди друзей России, а не среди тех, которых привёл в своей книге генерал Макашов и которых занесли в чёрные списки судьи с «Евпатия».

— Фёдор Владимирович! — воскликнула Драгана.— Обучите меня скорее! Дайте мне ваш всевидящий и всеслышащий компьютер! Я накажу папашу Буша за бомбардировку Белграда. Я тоже буду составлять списки наших воров и негодяев! Ну, дайте мне всю вашу технику, научите! А я отдам вам все свои гостиницы, и пусть экипаж «Евпатия» не знает ни в чём нужды. Дайте нам ваших детей, ваших жён, и я отдам им первый и второй этажи своего дворца...

Хотела сказать: а вы заведёте себе других жён и других детей...

Но, слава Богу, от такого совета вовремя удержалась.

— Вы очень горячая,— упрекнул её Фёдор.— Вот уж замахнулись и на президента! А я бы хотел сохранить с ним добрые отношения. Поговорю, а заодно и дам понять, чем для него могут обернуться дурные против нас замыслы. Может быть, он потихоньку и перейдёт на нашу сторону. Кому захочется ходить и приплясывать на одну ногу!

Фёдор окинул своих товарищей проницательным взглядом и решил приоткрыть некоторые свои секреты. Рассказал, что при помощи Интернета познакомился с самым младшим референтом президента и провёл с ним несколько предварительных бесед.

— Его зовут,— говорил Фёдор,— Барри Кларк...

— Барри! — воскликнула Драгана.— Я его знаю. Отец брал меня на один важный приём, и там я с ним познакомилась. Кстати, там папаша представил меня президенту и тот милостиво со мной беседовал. Признаюсь, он даже надоел мне. Меня приглашал на танец Барри Кларк, а президент занимал меня пустяшными разговорами. Интересно! Я бы с удовольствием поболтала с Барри.

Фёдор посмотрел на неё и покачал головой. Драгана не поняла, что означало это его недоумение. Фёдор неожиданно сказал:

— Это интересно! Это надо обдумать и обсудить.

И деловито продолжал:

— Ответных действий я не боюсь. Наша с вами система...

Он посмотрел на Павла, давая понять, что теперь электроника «Евпатия Коловрата» обогатилась еще и средствами, созданными в лабораториях островитян, равно, как и мощь островной электроники удвоилась за счёт открытий физиков «Евпатия».

В раздумье Фёдор проговорил:

— Штаты безнадёжно отстали; они продолжают развивать свои ядерные силы, а того не понимают, что в мире уж давно появились средства, способные в полёте захватить любую ракету и шепнуть ей на ухо: «Поворачивай-ка ты обратно и взрывайся на том месте, откуда вылетела». А можем и так её повернуть, чтобы она полетела на ранчо президента и опустилась на усадьбе как раз в тот момент, когда президент вместе со своими дружками по мраморной лестнице входит в этот свой семейный бассейн. К счастью, о таких средствах не знают и шустрые ребята, захватившие теперь все дворцы и кабинеты нашего Кремля,— Фёдор оживился, хлопнул в ладоши, воскликнул: — Решено! Я иду на связь с президентом. Приглашаю и вас в салон «Пчёлки». Только там смонтирован компьютер, способный выполнить задуманный мною сценарий.

И он пригласил своих друзей смотреть этот самый сценарий.

В салоне Фёдор попросил Драгану организовать ему и зрителям спектакля домашнее чаепитие, а сам не спеша стал приготовлять компьютер с большим экраном под портретом Лукашенко. И вот на экране засветилась приёмная президента Соединённых Штатов, где за письменными столами сидели Барри Кларк и молоденькая секретарша. Фёдор его окликнул:

— Барри, привет!.. Как твои дела, старина? Ты меня узнаёшь?

На столе Барри стоял компьютер новейшей системы, он посмотрел на экран и воскликнул:

— Вася!.. Да как же тебя не узнать! Я твой голос среди тысячи других различаю. Это же здорово, чёрт побери, что ты объявился и я вижу твою физиономию. Я только час назад говорил с Папой и он меня просил связать с тобой, устроить хотя бы заочную встречу. У него на столе куча докладов с перечислением всего, что ты у нас натворил. Вася, дорогой. Мы же с тобой друзья,— разве это не так? Папаша Джо,— Барри так называл своего шефа,— не верит, что я тебя знаю, имею удовольствие общаться по телефону. Он говорит: а если это так, то какого чёрта я не притащу тебя к нему на ранчо. Он говорит: Бог не дал мне сына, а я бы чертовски хотел его иметь. И почему бы тебе не устроить такой гешефт... не уговорить Васю согласиться стать моим сыном. Папа говорит: имея такого парня, я бы весь мир поставил на колени, а каждого моего оппонента на выборах заставил бы распевать песенку: «Кто ты? тебя я не зна-а-аю, но наша любовь впереди...» Папаша при этом долго хохочет и говорит: боюсь, как бы я не умер от смеха. Ну, так что, Вася, ты готов говорить с папашей Джо? У него сейчас два важных посетителя, но всё равно: я доложу.

— Да, конечно. Иди, докладывай.

Фёдор говорил спокойно, а Драгана, как только увидела Гарри, тотчас и узнала его, изумлённая смотрела то на Фёдора, то на мужа, а затем и на Павла, не могла поверить, что всё это происходит наяву, а не во сне. Восхищал её Фёдор: спокойный, мужественный, он вёл себя так, как будто бы и не происходит ничего важного, что разговор с самим Папой Джо обычное для него дело. А когда Барри пошёл к президенту для доклада, она заглянула в глаза Фёдору и он ей показался богатырём из сказки, который никого и ничего не боится. Спросила:

— Ты будешь говорить с Папой?

— Да, буду говорить. Но что же здесь такого? Почему вы все встревожены и будто бы чего-то опасаетесь? Обыкновенное дело — разговор с Папой Джо. Это он должен волноваться, а не я. Во-первых, он — всего лишь должностное лицо. И только! Завтра ему дали пинка — и он окажется где? У себя на ранчо, с метлой в руках будет мести дорожки на усадьбе. И всё! Народ его презирает, как сейчас презирают в России Ельцина. А я?.. Да я, как и вот Павел, как и ты, Драгана, со своим Борисом... Да мы — великие учёные! Без нас уже нет науки. Она движется по путям, указанным нами. Ну!.. И кто же после этого должен волноваться, я или папочка какой-то презренной страны, которую во всём мире называют исчадием зла?

Но тут его монолог был прерван голосом Барри:

— Старик!.. Я соединяю тебя с шефом. Будь здоров, о кеюшки. Виват!.. Семь футов под кормой!..

На экране, что на «Пчёлке» висит под ликом Лукашенко, появился Овальный кабинет. За столом знакомый каждому жителю планеты простоватый улыбчивый мужчина средних лет по имени Джордж, тут же сидят два незнакомых для островитян господина. Папа Джо смотрит на экран настольного ноутбука, изготовленного в Японии для него специально. Под сводами кабинета раздаётся чёткая неторопливая речь Фёдора Светова:

— Рад приветствовать вас, спасибо за внимание, которое вы мне оказываете.

— Да, это так: желающих встретиться со мной много, но вот чтобы получивший аудиенцию забыл представиться и не назвал своего имени...

— Меня зовут Василий. Я живу на острове Кергелен.

Папаша Джо тронул рукой пачку бумаг, лежавшую у него на столе, сказал:

— Василий? Это хорошо. Вот тут у меня в бумагах тебя тоже называют Васей. Но почему-то при этом добавляют: с Кергелена. Вася — это, как мне объяснили советники, парень из глухой российской деревни. В городах таким именем детей не называют, а вот в сёлах, где народ русский рядом с медведями живёт,— там Василия можно встретить. А скажи ты мне, Василий, какая такая нечистая сила занесла тебя туда... на этот... как его? — остров Кергелен? Чего ты там забыл?.. И чего ты от меня прячешься? Ты-то, наверное, со своим фантастическим компьютером меня видишь, а мы вот таращим глаза на экран и видим нагромождение ледяных скал и небо над ними, а твоего жилища и тебя самого не видно. Ты что на это скажешь? Нет ли тут неравенства, дискриминации моих прав? В конце концов, я состою на службе государства и вправе рассчитывать на вежливое к себе отношение. А?.. Так я говорю или не так?

— Я тоже человек служивый, но шустрые ребята, которых вы наняли и посадили в Кремль, запретили нам упоминать свою национальность, отняли работу, и я вынужден покинуть Россию и живу вот здесь, на Кергелене. Тут самое холодное место на свете, дуют свирепые ветры и нет вездесущей полиции, которая есть у нас в России и у вас.

— А скажи, Василий: правда ли это, что ты умеешь зажигать слова в небе, вздымать высокие волны в океане и наводить всякие порчи на человека? Вот эти все ужасы перечислены в докладах, которые я получаю.

Владыка снова тронул рукой кипу бумаг, лежавшую у него на столе. И продолжал:

— Но если всё это так, то не следует ли и мне ожидать от тебя какой-нибудь бяки?

— Нет, Папа Джо, вы весёлый человек, забавный,— не то, что ваш друг Володя, который делает важный вид, хмурится и боязливо смотрит по сторонам, будто ждёт от Чубайса или Грефа подножки. У нас в России вас хотя и боятся, но за простоту и весёлость любят. Наш русский народ странный и не очень для всех других людей понятный; он любит всех, кто его мучает и даже пытается задушить до смерти. Вот сейчас он сильно любит демократов и выбирает их в Думу, будто забыл, что очень умный человек, открывший динамит, Альфред Нобель сказал: демократия — это власть подонков. Так что вы меня не бойтесь, я тоже русский и зла вам не сделаю. А что я немножко общипал крылышки вашим генералам, так это потому, что они слишком бешеные: кидали бомбы на Югославию, в Ирак войска послали, а недавно вместе с Израилем закидали ракетами Ливан. Им я немножечко подпортил физиономию, а вы хотя и значитесь в чёрном списке преступников, подлежащих наказанию, но в настоящий момент мы с вами играем роль парламентеров: вы от своей страны, я от России, а в парламентёров порядочные люди не стреляют. Наоборот: я готов в любой момент прийти вам на помощь и по первой вашей просьбе защитить и вас, и город, в котором вы на сей час пребываете. Василий добр и в дружбе надёжен.

— Да, дружба! — воскликнул Папа Джо.— С тобой, Василий, готов пойти в разведку. А если тебе чего надо — проси. Еда нужна — пришлю, а если, скажем, горючее или сжиженный газ в баллонах — тоже вышлю.

— А что скажет ваш друг Владимир? Он-то, как я понимаю, меня не жалует.

Как раз в этот момент дверь Овального кабинета растворилась и вошли два генерала и один адмирал — большой и важный, как орангутанг. И устремили взгляд на экран, где светился холодными красками вечных льдов пейзаж острова Кергелена. Фёдор и его товарищи не знали, что хозяин, дав согласие на беседу с Василием, приказал Барри Кларку позвать и военных, находившихся в то время в Белом Доме.

Владыка сказал:

— Друг Василий, скажи, пожалуйста, чем я могу заслужить твоё доверие,— а того и пуще: дружбу?

— Я реалист,— ответил Василий,— и мне бы не хотелось разводить химер, то есть говорить о том, чего не может быть в природе. Бог уготовил мне стезю: бороться с войнами, а вас он поставил во главе стран, живущих войной. Могу обещать вам вежливое отношение, но бросить свой народ и позволить вам уничтожать его я не могу.

— Постой, постой, Вася; а почему это мы не можем жить без войн?

— А потому, что война нужна финансистам и магнатам. Вспомните, что говорил великий гражданин Америки Генри Форд: устраните пятьдесят самых крупных финансовых семейств — и войны прекратятся. Ну, а как же вы устраните тех, у кого состоите на службе и от кого получаете зарплату?.. Война — ваше естественное состояние, ваша потребность. Я послан Богом, чтобы показать бессмысленность ваших усилий. Зло не может одолеть добро. У русских есть пословица: «Бодливой корове Бог рог не даёт». Ваши рога всегда будут слабее наших. Такова природа вещей, в этом заключена суть жизни. Бог не в силе, а в правде. Вот вы сейчас объявили на весь мир: создали ракету «Штопор», и будто для неё нет никаких преград, она легко преодолевает все мыслимые и немыслимые противоракетные системы. А вы попробуйте послать её ко мне на остров Кергелен, и вам станет ясно: ваши генералы говорят неправду. Я имею приборчик, который вам покажет, что ваш «Штопор» вовсе и никакой не «Штопор», а обыкновенная детская игрушка. Да ещё и небезопасная, а при случае способна разорваться в руках тех, кто с ней решил поиграть.

Папа Джо повернулся к адмиралу, похожему на орангутанга:

— Что вы скажете, сэр?

— Ваше превосходительство! Кого вы слушаете? Пустой болтунишка! Дайте приказ, и я проучу его, как мальчишку. Ракета испытана на всех полигонах. Она способна поразить цель на расстоянии двадцати тысяч километров.

— А сколько километров до Кергелена?

Они подошли к карте. Адмирал показал точку в южной части Австралии, сказал:

— Наша третья эскадра находится в Индийском океане. Дадим приказ и...

— Вы уверены? — тихо проговорил Папа Джо.— Как я понимаю, мой приятель Вася...

Папа Джо подошёл к микрофону:

— Вася, ты меня слышишь?..

— Да, да, ваше превосходительство. Я слышу вас. И хвастливую речь адмирала Гартмана тоже слышал. Мне бы, конечно, хотелось наказать его, но я не желаю огорчать вас и не омрачу ничем нашу беседу. Но если вы прикажете запустить в меня свой «Штопор»... Жаль будет ребят с корабля, откуда вылетит ракета. Корабль этот погибнет вместе с экипажем.

Пока Вася говорил с Папой Джо, адмирал посоветовался с генералами и те приняли решение: произвести запуск «Штопора» с одного из кораблей эскадры. Адмирал решительно подошёл к владыке и что-то шепнул ему на ухо. Папа Джо с минуту был в нерешительности, но потом едва заметным кивком головы дал команду: «Пуск»! И адмирал по мобильному телефону позвонил в свой штаб. Вася всё понял и приготовил свой компьютер. У него на подготовку ушла минута, его же противник давал свои команды несколько минут. «Штопор» приказали запустить с эскадренного миноносца «Эйзенхауэр». И за несколько секунд до пуска Вася чётко и громко проговорил:

— Смотрите на экран. Сейчас вы увидите момент пуска и траекторию полёта ракеты.

Вася успел ещё сказать:

— Папа Джо! Вот и конец нашей дружбе. Вы меня быстро кинули под нож гильотины,— и не могли поступить иначе. Не вы меня, так вас бы генералы...

В это мгновение с палубы миноносца, находящегося в составе эскадры в южной части Индийского океана, поднялась хвостатая, длинная и тонкая как игла ракета, и, обогнув траекторию, легла на боевой курс. Было видно, что она летит на остров Кергелен, но, не пролетев и трети пути, стала медленно разворачиваться и легла на обратный курс.

— Прощайтесь с ребятами. Не я виноват перед ними, не мне и ответ нести перед Богом.

На экране высветлился силуэт миноносца — и тут же он вспыхнул как факел, и столб огня, разрезая небо, устремился в космос. Но вот факел потух, а на волнах океана догорал остаток некогда грозного военного корабля с не очень достойным именем генерала «Эйзенхауэр».

Папа Джо нетвердым шагом направился к выходу из кабинета. За ним последовали военные. Сзади, понуро опустив голову, плёлся богатырь в адмиральских погонах. За стенами кабинета он услышал истерический крик владыки:

— Снимите адмиральские погоны! Увольняю без пенсии и выходного пособия!..

В Овальном кабинете потух экран. В гостиной комнате дворца Драганы щёлкнул выключатель компьютера. Фёдор повернулся к Павлу, положил ему на плечо руку.

— Друг мой, Павел. Мы с тобой соорудили нечто грандиозное, что врагов наших поставит на колени. А теперь для успокоения души моей скажи: надёжно ли защищено наше с тобой открытие? Что может случиться, если вдруг не станет меня? А затем и тебя? А уж потом и тех ребят, что день и ночь несут дежурство на «Евпатии»? Ты мне однажды уже говорил, но я стар, память моя слабеет, боюсь забыть или что-нибудь перепутать. Скажи, друг, не томи душу — повтори всё с начала.

— Охотно повторю, а заодно и друзей наших Драгану и Бориса попрошу запомнить всю мою систему, которую я создал и затем внедрил среди наших друзей и соратников. Как я надеюсь, защита надёжная, многоступенчатая, и службу дозора несут не только ребята с «Евпатия». Две заставы созданы в Югославии, три на Кубе, четыре в Иране и пять застав в Венесуэле. Создан целый отряд дозорных в России. Прошёл год с тех пор, как мы с тобой соорудили свою иглу — она прошивает насквозь любой опасный для нас объект — и создали электронный пучок, позволяющий нам захватывать любую цель и вести её в нужном для нас направлении. Кроме нас с тобой никто не может повторить наше изобретение, но многие могут его использовать. Пока оно в надёжных руках. И что очень важно: на каждой нашей заставе мгновенно узнают обо всём, что с нами случается, и приходят на помощь. Весь год с начала нашего открытия я работал над этой системой и надеюсь, что она будет оставаться в наших руках ещё долгое время.

— Ну, а если на какой-то заставе объявятся враждебные для нас силы? — воскликнула Драгана.

— Сработает автомат, и каждый предатель запоёт вашу песенку «Кто ты, тебя я не знаю...».

Все засмеялись, а Павел, работавший в эти часы больше других, сказал:

— А наша застава проголодалась.

Драгана поднялась и пошла на кухню.

После обеда Драгана позвонила отцу, и тот сказал:

— Завтра у меня в гостях будет Папа Джо. Приезжай, я тебя с ним познакомлю.

— А я с ним знакома. Ты разве забыл: мы были с тобой на банкете, и там ты меня представил.

— Ах, да, да — вспомнил. Ну и хорошо! Побудешь несколько часов в нашем обществе. Твоя мама уехала к дедушке, он не совсем здоров,— вот ты и составишь женскую часть нашей компании.

Мелькнула дерзкая мысль: явиться домой на «Пчёлке» — то-то будет сюрприз отцу да и Папе Джо. Уж каких только самолётов, вертолётов нет у её отца, а особенно у Папы Джо, но такая машина, как её «Пчёлка», им и не снилась. Пусть поломают голову, что это за машина, у которой ни колёс, ни крыльев — да и мотора нет! Пусть думают что угодно, пусть завидуют — пусть распалятся желанием и самим иметь такую! Забавно мне будет посмотреть на этих важных дядей!

Зашла к Фёдору, рассказала о своём желании. Боялась, как бы он не воспротивился, но он сказал:

— Хорошая мысль пришла вам в голову. Покажите им свою «Пчёлку», прокатите с ветерком над городами Америки. Пилотаж вы освоили, да и компьютером владеете. В случае нужды кому преподать урок пения — обучайте. Разумеется, если они вас попросят. Надо нам переходить в наступление. И щадить мы никого не будем. Политиков бейте по мордам, воякам надирайте уши! Они с нами не церемонятся, а мы что же? По головке их гладить будем?..

Смелость и решительность Фёдора во всех делах нравилась Драгане. Она затем и Борису сказала, что летит к отцу на «Пчёлке», но о том, что будет у отца Папа Джо, не сказала. Борис же как раз с завтрашнего дня решил заниматься делами своей лаборатории. За дни отсутствия у него появилось много планов, и он горел желанием быстрее приступить к опытам и экспериментам.

Назавтра утром, с расчётом прибыть к отцу несколько позже папаши Джо, она поднялась с крыши своего особняка и взяла курс на родительский дом.

В кабинете отца она увидела гостей: папашу Джо и его младшего помощника Барри Кларка. Подошла к отцу, обняла его, поцеловала. Гости поднялись, смотрели на Драгану то ли с удивлением, то ли с неожиданной, почти детской радостью. Оба они знали дочь губернатора с того памятного дня, когда отец взял её на званый обед по случаю дня рождения папаши Джо. Тогда виновник торжества, знакомясь с ней, сказал комплимент, который многим показался и умным, и уместным и только хозяйке дома не понравился: «Вы будете царицей нашего бала и главным его украшением». Впрочем, вскоре все признали, что дочка губернатора Уроша Станишича заметно выделялась своей красотой даже и среди того избранного общества, каковым несомненно было собрание гостей первого лица страны. И теперь папаша Джо сразу вспомнил Драгану, подошёл к ней, галантно поклонился. Что же до его помощника, известного любимца женщин и желанного жениха для самых блистательных невест, он уже считал, что Драгана, несмотря на своё замужество, по достоинству оценит его атлетический вид и особенно же блеск его служебной карьеры.

— Я не мастер говорить комплименты женщинам, но тут вынужден сказать: я и тогда на банкете был чрезвычайно рад встрече с вами, а тут ещё и узнал, что вы со своим супругом — авторы того самого чуда, которое возвращает людям бодрость духа, энергию жизни. Как раз именно теперь я нуждаюсь в лечении вашим Импульсатором. Но позвольте спросить: уж не явились ли вы к нам на своём личном и каком-то необыкновенном самолёте?

— Да, я только что приземлилась рядом с вашим президентским вертолётом.

Барри Кларк стоял тут же и всей своей фигурой, взглядом, жестами демонстрировал особое расположение к молодой женщине и как бы подчёркивал, что именно он первым познакомился с Драганой и рассказал о ней шефу, об открытых ею целебных лучах и о её необыкновенном летательном аппарате. Сказал он Папе Джо и о том, что аппарат использует какой-то новый вид энергии. Она открыта давно, но до сих пор держится в секрете русскими учёными, её открывшими.

Потом пили кофе с коньяком. Драгана заметила, что Папа Джо наливал себе большую дозу коньяка,— в два, три раза большую, чем все остальные. И не дожидался, пока коньяк нальёт ему официантка, а наливал сам, и при этом рука его заметно дрожала.

Как биолог, основательно вникавшая в природу организма, она чутко улавливала особенности психики, определяла степень изношенности нервной системы и просто обыкновенной усталости; и теперь, украдкой наблюдая за выражением лица Папы Джо, за его жестами и за блеском неспокойных, чем-то озабоченных глаз, она поняла, что Папа Джо сильно нуждается в лечении.

Прошла в кабинет отца, и он ей сказал:

— Папа Джо просил полечить его Импульсатором. У тебя в спальне в платяном шкафу горничная видела прибор, похожий на кинокамеру,— не он ли это?

— Да, папа, он и есть. Но ты мне скажи, какова причина его глубокой депрессии? По его глазам, по лицу я заметила обеспокоенность чем-то, и будто бы такую его тревогу, что он в чём-то запутался, наделал много ошибок и теперь боится расплаты.

— Да, дочка, ты права; я ценю твою проницательность и очень горжусь тем, что у меня такая умная, и, можно сказать, необычайно умная дочь. Вчера ему доложили результаты последних обследований общественного мнения,— и оказалось, что рейтинг его опустился до роковой цифры «четырнадцать». У нас давно замечено: за этой цифрой не только следует отторжение политика, но и возбуждение против него судебного процесса. А тут ещё недавно подоспела беда, которую пока удаётся скрыть, но если узнает пресса...

Отец с минуту помолчал, устремил на дочь проницательный, изучающий взгляд, а затем продолжал:

— Ты знаешь: мы ведь с ним давние приятели. Вместе учились в университете, играли в одной волейбольной команде. Он помог мне стать губернатором штата. А теперь вот говорит: «Боюсь я этих мерзавцев. Они все беды моего правления свалят на меня одного, хотя и бомбардировку Югославии, и войну в Ираке, и другие гнусные дела затевали они сами, а мне лишь оставалось подписывать директивы. А, попробуй, я не подпиши бумагу! Да они сожрали бы меня с потрохами. Ведь каждая гнусность у нас зарождается в головах тех, кто сидит в банках и мировых картелях. Денежные мешки оплачивают голоса сенаторов и министров. Всё от них, от тех, у кого деньги. Недаром же их финансовый бог барон Мантефиори говорил: дайте мне банки и газеты, а какое будет правительство, мне неважно».

И ещё одно откровение сорвалось с губ отца:

— Ты, дочка, помоги Папе Джо. Я знаю, патриоты-сербы, и русские патриоты, и многие люди во всём мире его не любят, но их нелюбовь скорее относится к его должности, чем к нему самому. Его как человека мало кто знает. Он и сам страдает от того, что творит Америка, но его власть не безгранична, многие его решения диктуются другими. Как человек, он не так плох,— бывает прост до глупости, он любит юмор и хранит верность в дружбе. Он много помогал твоему дедушке, а теперь на выборах отдает мне голоса своих избирателей.

— Ну, а если Папу Джо окружают мерзавцы, как он говорит,— зачем же тебе лезть в их компанию?

Отец ответил просто и решительно:

— Всякую высокую должность можно обратить на благо людям,— надо только умело пользоваться своим положением. Я надеюсь, что мне удастся кое-что в Америке изменить к лучшему.

— Ну, если так... Я постараюсь.

В то же время Папа Джо, гуляя по берегу моря,— он любил гулять в одиночестве,— думал о том же. Но его думы были грустными, тяжело давили на сердце, вызывали щемящую боль под левой лопаткой. Он верил, что изобретённый русскими учёными Импульсатор Простакова возвращает людям бодрость и ощущение радости жизни, но не верил, что такое ощущение придёт к нему. Своё положение он считал безнадёжным и на помощь Импульсатора не рассчитывал. Как можно помочь человеку, все планы которого рухнули и дела зашли в тупик, грозивший катастрофой? Еще недавно он рассчитывал изобрести какой-нибудь ход в своих политических делах и вдруг встряхнуть Америку, вдохнуть в неё такую энергию, которая вспучит волну патриотизма, воодушевит разноцветный людской коктейль на подвиг во имя какой-нибудь новой великой цели. Приглашал к себе в Овальный кабинет помощников, консультантов, просил думать, предлагать идеи,— и они предлагали, но ни одно из их предложений не захватывало его воображения. Случалось, он на минуту воодушевлялся, но затем советовался с другим, третьим умным человеком, и идеи рассыпались. А теперь, когда собственная ракета разнесла в клочья собственный боевой корабль и семьдесят четыре человека пошли на дно, он и вовсе потерялся. Всю ночь ворочался с боку на бок, не мог рассеять наползавшие из тёмных глубин сознания страхи,— он теперь считал себя глубоко несчастным человеком. Масла в огонь подливали газеты, они каждый день печатают результаты новых обследований общественного мнения, и все кричат, что история Америки не знает такого президента, авторитет которого пал бы так низко: теперь он чувствовал себя так, будто его завалили чугунной плитой и он заживо похоронен. Врачи ничего не говорят, а близкие стараются уверить, что это лёгкая депрессия и она скоро пройдёт, надо только отвлечься, отдохнуть. В сущности это совет смириться со своей судьбой, отойти от дел.

И он решил: будет поддерживать на выборах своего лучшего друга Станишича.

Вечером Станишич привёл его в кабинет своей дочери. Подходя к двери кабинета, Папа Джо поймал себя на мысли, что он впервые волнуется и даже робеет, ожидая встречи с малознакомым, и молодым, и обыкновенным человеком. Такого состояния он уже не помнит, и даже не мог вообразить, что оно наступит.

Драгана знала, что они придут, и вышла навстречу. Её чуткое сердце, проницательный взгляд уловил смиренное состояние человека, признанного за властелина мира, владыки, перед которым склоняют головы короли и президенты стран, в том числе и великих — таких, как Россия, Китай, Индия, Англия. Все ищут у него признания и поддержки, надеются на милость и участие. А сейчас он подходит к Драгане и думает: женщина... простая, обыкновенная, дочка его друга. Она так молода! Боже мой! Как же она хороша! Он помнит — ещё и тогда у него на банкете она поразила его. Смотрел на неё и думал: как же счастлив его приятель, имея такую дочь! И ещё пришла ему мысль: давно ли она замужем и счастлива ли? Мысль обыкновенная, являлась каждый раз, когда перед ним возникало вот такое чудо.

Он слышит её поющий, приветливый, ласковый голос... Господи! Как жаль, что он уже не молод, что женщин вот таких не может интересовать, они к нему равнодушны, и даже его положение среди людей их интересует мало, а её вот и совсем не интересует.

А она говорит:

— Вы посвежели. Вам нужно больше отдыхать, и желательно у моря. Морской воздух...

Зачем она это говорит? Он слышит ото всех: надо меньше работать, больше бывать на воздухе.

Мягко, дружески возражает:

— Да нет, состояние моё скверно, морской воздух не помогает. Вот разве вы со своим новым... Как его называют?.. Я вам покоряюсь, надеюсь, вы меня подлечите, хотя, право...

— Мы сейчас попьём с вами кофе. Наш Импульсатор любит, когда пациент перед началом лечения выпьет кофе, и желательно покрепче.

Гувернантка подкатила столик.

Папа Джо думал об импульсах, которые вот сейчас ударят по его голове. Помощник Кларк говорил ему, что лечить Импульсатором могут многие, в том числе и рядовые врачи, но что лучше всего это лечение проводит Драгана Станишич. Она же является и соавтором метода, но добровольно отказалась от обозначения своего имени на авторском свидетельстве. Отдала эту честь своему мужу, и теперь, когда автор открытия признаётся великим учёным, она не жалеет о своём решении и гордится мужем.

Кларк при докладах шефу любит кое-что прибавить, посплетничать; он и на этот раз остался верен себе и рассказал о слухах, будто бы молодая, ослепительно красивая славянка, получив в подарок от капитана «Евпатия Коловрата» какой-то волшебный летательный аппарат, часто бывает на Кубе, Венесуэле, в России и Югославии, где её принимают президенты и самые важные лица государств. И ещё говорил, что у неё на острове много первоклассных гостиниц, а на американском континенте она построила десятки клиник, где организовано лечение Импульсатором. И будто Драгана сказочно богата, и её дедушка Драган половину своего наследства отписал ей, а это миллиарды нефтяных долларов.

Кларк уклонился от намёков щекотливого характера и строго держался рамок пристойного и даже восторженного отношения к дочери друга своего шефа.

Хозяин дома, сославшись на занятость, ушёл, а Драгана осталась вдвоём с Папой Джо, разливая кофе, предлагая гостю хорошенько поесть, заводила с ним всякие умные разговоры, пыталась определить степень истощения его нервной системы, глубину уныния, в которую он погрузился, чтобы выбрать оптимальную дозу облучения. Сказала:

— Я где-то читала и запомнила, что автор назвал Америку «плавильным котлом», но не совсем уяснила смысл такого сравнения.

Папа Джо отозвался не сразу:

— Да, «плавильный котёл». Так нашу страну ещё при Вашингтоне окрестили досужие журналисты, и с тех пор повторяют, как попугаи. Америка — прекрасная страна, где жили не менее прекрасные люди; гордые, отважные индейцы, создавшие великую культуру. Но на свою беду они не очень любезно встретили первых переселенцев, хлынувших сюда со всех концов света с единственной целью зажить тут сытой богатой жизнью. Закипела война. И чем больше приезжало сюда людей, тем больше становилась армия, противостоявшая аборигенам. Она бы, эта армия, проиграла битву, но смышлёные командиры, особенно из финансистов, пустили в ход оружие, против которого индейцы оказались бессильны. Оружие это — спирт, водка, вино. Оно подкрадывалось бесшумно, без крика и выстрелов, и валило наивных индейцев наповал. Победили пришлые, победил интернационал, внутри которого закипела новая война. На нашем континенте начинался эксперимент, который в своё время уже был на земле: это Вавилон! И вот этот-то новый и во сто крат более великий Вавилон шустрые газетчики и назвали «плавильным котлом». Одни вещали, что в исполинском котле перегорят страсти разных племён и народов, переплавятся нравы и характеры, народится новая культура, которая и сплотит народы, образовав единую нацию. Но теперь уже можно сказать: нации не получилось, нация бывает только на основе единой психологии, единой истории, единой культуры; в глубине единой психологии только и возникает нация. Америка на наших глазах разваливается на части. «Плавильный котёл» не сплавил едущих, плывущих и летящих до сих пор сюда разноцветных людей, а всю эту массу превратил в гремучий динамит, готовый разнести в клочья не только наш американский континент, а и всю планету. Вот тебе моё понимание «плавильного котла». Судьба преподнесла мне печальную участь кинуть в топку этого котла последние поленья и ожидать страшного взрыва. Моя природа оказалась недостаточно крепкой, чтобы исправно исполнять службу кочегара; я сильно устал и теперь надеюсь получить от вашего Импульсатора новые силы.

Драгана установила на своём письменном столе аппарат, похожий на любительскую кинокамеру, и попросила Папу Джо сесть в кресло посреди кабинета. Затем подошла ближе и сказала:

— Вы разрешите мне обследовать вашу головку?

— Делайте со мной, что хотите.

Драгана нежно коснулась пальцами головы и стала ощупывать затылочную часть. У неё не было практической необходимости ощупывать голову, лучи Импульсатора и сами доставали нужную область, но пациента надо было подготовить психологически, оживить в его сознании силы ожидания и надежды, мобилизовать организм на восприятие целительных лучей.

— Вы волшебница,— говорил Папа Джо.— Одно прикосновение ваших рук уже действует благотворно. Я очень верю в ваше лечение.

— Хорошо. А теперь сидите спокойно. Вы ничего не бойтесь, вам не будет больно, и только лёгкое покалывание в районе затылка укажет на действие лучей.

Драгана нажала рычажок. Папа Джо вздрогнул, в затылке как бы что-то укололо. Драгана сказала:

— Сеанс окончен.

Подошла к нему, помогла подняться, повела в кабинет отца, который был ему предоставлен.

— Моя гувернантка Жанетта приготовила вам на диване постель, вы теперь ложитесь и спите столько, сколько потребует ваш организм. А потом мы составим с вами план реабилитации.

Папа Джо взял руку Драганы, прижался к ней щекой. И прошептал:

— Я благодарю вас.

Драгана оставила его одного.

Уже в полдень на второй день после лечения Папа Джо испытал состояние, которое приходит после крепкого длительного сна и вдобавок после принятия душа или купания в бассейне. Многие предметы и людей, его окружавших, он как бы увидел впервые, и был удивлён царившему вокруг праздничному настроению, как будто все готовились к встрече Нового года или Рождества Христова. У Кларка спросил:

— Что случилось? Почему вы все радуетесь?

Кларк пожал плечами и не знал, что сказать шефу. Он даже осмотрел всех вокруг, но ничего радостного и необычного не заметил. Тревожно посмотрел на шефа, подумал: «Это после лечения мир кажется ему радостным и прекрасным». Подошёл к Драгане: она сидела у компьютера и рассматривала какие-то схемы, чертежи. Сказал ей:

— У  шефа  хорошее  настроение.  Наверное,  так  действует...

— Да, да — наши пациенты всегда так: после лечения радуются, как дети.

— А у меня для него,— понизил голос Кларк,— плохая новость. Замолчать бы её, да не могу.

— Если не секрет, какая же?

— Секрета никакого нет. Сегодня вечером в Пентагоне соберутся «ястребы»,— кажется, примут решение: послать в Ирак ещё двадцать тысяч солдат. Шеф хотел выводить оттуда войска, а они... словно назло ему. Его рейтинг опустится ещё ниже. По всему видно: «ястребы» решили окончательно валить шефа на выборах. И не просто так, а с позором, чтобы после его отставки свалить на него всю вину и, может быть, затеять процесс, как над Саддамом.

Драгана тут же связалась с Фёдором и рассказала о планах «ястребов». Тот сказал:

— «Ястребы» — это военный комитет, главный штаб войны с Ираком. Я знаю место, где они собираются. Хорошо, что ты мне сказала о предстоящем совещании. Я с ними свяжусь; я ощиплю им крылышки.

Драгана пошла на зелёную полянку у бассейна — там на шезлонгах сидели Папа Джо и её отец. Она доложила о предстоящем совещании «ястребов». Папа Джо задумался: раньше они никогда не собирались без его особой на то команды. Видно, затеяли что-то неладное. Папа Джо посуровел, складки лица у носа обозначили его недовольство. Драгана сказала:

— Вы не беспокойтесь. Об этом совещании прознал и Вася с Кергелена. Он звонил мне и обещал общипать им крылышки.

— А как это?

— Ну, мой друг Василий — большой выдумщик, у него много способов «общипать крылышки». Если вы желаете, я покажу вам этот спектакль. Вся картина будет у меня на экране.

Папа Джо поднялся с кресла, потёр руки.

— Вот как! Я очень бы хотел. Очень!..

Драгана могла бы показать предстоящий спектакль на экране телевизора у себя в кабинете, но она обещала отцу показать его на большом экране в «Пчёлке». Фёдор знал, что отец Драганы и Папа Джо будут смотреть приготовленный им сюжет, и решил разыграть действо по всем правилам сценического искусства.

В назначенный час Драгана повела своих пассажиров к машине. Папа Джо наслушался от Кларка рассказов о необыкновенном летательном аппарате, но сейчас, проходя мимо своего вертолёта, стоявшего тут же, недалеко от берега океана, оглядывал пространство, окружавшее усадьбу губернаторского дворца, и, к своему удивлению, не видел никакой машины. Но вот Драгана взошла на невысокий холм, и перед ней открылась дверь, ведущая вовнутрь салона, похожего на салон президентского вертолёта. И первая мысль, мелькнувшая в голове Папы, была: «Скотина, Кларк! Не сказал, что вертолёт у неё — невидимка».

Вспомнил, как он на военном аэродроме, в сопровождении генералов, осматривал многоцелевой бомбардировщик с титановым покрытием; тот тоже называли невидимкой, но он был невидим для средств электронного обнаружения, этот же был скрыт и от простого глаза.

Внутренность салона тоже была необычной: не видно стен, углов и даже потолок как бы поднимался над головой и ускользал от глаза. Папа Джо бегло осматривал нехитрую мебель, стулья, стол посреди салона,— остановил взгляд на портрете, с которого на него смотрел показавшийся знакомым мужчина лет сорока — строгий, но в то же время не злой, а даже и приветливый, будто обрадовался встрече с приятелем.

— Это же Лукашенко! — воскликнул Папа Джо.— Я с ним не встречался, но лик его мне знаком. Суров мужик,— не хочет играть по нашим правилам, но скоро покорится. В мире таких наполеончиков много; они живут в карликовых странах. Мы таких знаем.

Искал кабину пилотов, но её не было, вопросительно посмотрел на Драгану. Она присела к столу и пригласила Папу сесть с ней рядом.

— У вас будет много вопросов. Пожалуйста, задавайте.

Губернатор и помощник Кларк сели на диванчик справа от портрета Лукашенко. Губернатор летал на «Пчелке»,— знал, что на квадратном экране, расположенном внизу под портретом Лукашенко, Драгана им будет показывать военный совет, но он не знал, что «Пчёлка» принадлежит его дочери и она тут будет и за пилота, и за компьютерного оператора. А Драгана взяла в руку пульт, нажала рычажок, и пассажиры почувствовали, как неведомая сила оторвала их от земли. Папа Джо не скрывал удивления:

— Мы, кажется, летим? — повернулся он к Драгане.— Но где пилоты, где шум двигателя и треск махалок у нас над головой?

— Двигатель и махалки,— объясняла Драгана,— есть у вашего вертолёта. У нас нет махалок и мотора, и нет крыльев, и никакого шума мы не производим. Но мы летим. И можем летать быстро, во много раз быстрее, чем обыкновенные вертолёты, и даже ваш, президентский.

Папа Джо мельком взглянул на своего помощника Кларка, тот сиял от удовольствия, и вся его счастливая физиономия как бы говорила: «Я же вам рассказывал. Ну, вот — теперь вы видите сами. Летим — и никакого шума. И никто нас не видит. И никакие радары нас не обнаружат. Я вам обо всём этом говорил».

Папа повернулся к Драгане:

— Фантастика! Мне кажется, я всё это вижу во сне. Уж нет ли тут действия ваших лучей? Не мог же я наяву увидеть такие чудеса.

— Никакой фантастики. Мы сейчас летим над Нью-Йорком.

Она нажала кнопочку на пульте, и пассажирам открылись иллюминаторы. Совсем рядом проплыла статуя Свободы.

— Куда мы летим? — спросил Папа Джо.

— В Пентагон. Там через десять минут начнётся совещание военного комитета.

Владыка посмотрел на часы.

— Да, я знаю. Но подобные совещания у нас держатся в секрете.

— Для Василия нет секретов. Он дух и проникает всюду. Хотите посмотреть, как работают ваши подчинённые?

— Посмотрел бы с удовольствием, но с одним условием: нас они не должны видеть.

— Это пожалуйста. Мы уподобимся тому любопытному, который подглядывает в замочную скважину.

Драгана включила компьютер, и на стенном экране появился знакомый Папе Джо кабинет генерала Гюнта и сидевшие за круглым столом все пять членов военного комитета. Владыка создал этот комитет для руководства войной в Ираке.

Фёдор Светов и Павел Неустроев, «проникшие» своим электронным оком в кабинет Гюнта, находились в компьютерном центре Башни Слежения, построенной на самом высоком холме Русского острова. Борис Простаков остался в своём рабочем кабинете в Биологическом центре и по уговору с Фёдором отсматривал сюжет на своём домашнем компьютере. Борис заметно волновался. Он уговорил Фёдора именно сегодня испытать недавно открытые им способы воздействия на так называемые «пьяные» центры головного мозга; то есть такие импульсы, которые вызывают эффект сильно захмелевшего от вина или наркотика человека — злобность и агрессивность.

Оглядывая своих коллег — членов комитета: трёх генералов, одного адмирала и гражданского, худенького, низкорослого и совершенно лысого человечка, глава комитета полный генерал Гюнт проявлял явное беспокойство.

Генерал Гюнт горой возвышался над своими подчинёнными. Это был широкий в плечах, полнотелый, могучий дядя лет пятидесяти с выпуклыми чёрными глазами, в которых копошилась ночь и сверкали искры большого нервного напряжения. По всему было видно: он был чем-то сильно встревожен и с трудом подыскивал слова для начала совещания. Все знали: сегодня они должны решить вопрос, который круто изменит судьбу и их шефа, и каждого из них. Завтра вся Америка обвинит их в величайшем преступлении перед народом. От них ждут решений, сворачивающих военные действия в Ираке, а они посылают туда дополнительно двадцать тысяч солдат. Нелепость их положения заключалась в том, что никто из них не хотел посылать людей почти на верную гибель, но и не послать туда эти тысячи они не могли. И сейчас генерал Гюнт должен сказать, почему они не могут не послать туда дополнительный отряд молодых ребят, обречённых умирать там неизвестно за чьи интересы.

Не меньше волнений можно было прочесть и на лицах всех, кто наблюдал за этой картиной. Затих и весь напрягся папаша Джо. Его, во-первых, поражал сам факт демонстрации совещания,— там же у них не было никаких телевизионщиков,— а во-вторых, он всматривался в лица,— казалось, его глаза готовы были выскочить из орбит,— замер и ждал, когда заговорит Гюнт; что скажет, как скажет, каким тоном. И как все остальные поведут себя?.. Такой подарок преподнёс ему таинственный русский парень, забравшийся зачем-то на Кергелен. Да будь он рядом, он был бы первым советником президента, носил бы погоны генерала!..

Гюнт молчал. И все члены комитета сидели молча, как в рот воды набрали. Папа вспомнил, как тщательно подбирал их в комитет, требовал от внутренней разведки сведений о поведении, о взглядах, характере каждого. Очень бы не хотел иметь среди них бунтаря или вздорного демагога. Впрочем, сегодня был как раз тот момент, когда он хотел бы услышать бойкий диспут, возражения Гюнту. Не огорчился бы и в том случае, если решение о посылке солдат они отвергнут большинством голосов.

В его положении как политика был тот самый тяжёлый случай, когда и его победа окажется пирровой, приведёт к ещё большему падению рейтинга, но и бунт комитета принесёт лишь дополнительные хлопоты. Тайные силы, стоящие у него за спиной,— а это шайка финансирующих войну банкиров,— не позволят ослабления усилий в Ираке, и тем более не допустят свёртывания их сатанинских планов на развязывание других войн: в Иране, а там и в Сирии, а уж затем перекинуть пожар войны на Восток и Россию.

Папаша Джо, как кур в ощип, попал в этот сатанинский котёл мировой политики и теперь думал только об одном: как бы вылезти сухим и невредимым из этого страшного мирового пожара. Затаив дыхание, наблюдал этот неожиданный странный и какой-то мистически-виртуальный эпизод, автором которого стала нелепая и совсем нереальная фигура с почти забытым русским именем Вася, да ещё и с Кергелена.

Не помнит Папа Джо во всей своей жизни истории, когда он бы попадал в столь нелепое положение и когда бы он чувствовал себя столь ничтожным и беспомощным.

Но тут Гюнт подал свой голос:

— Чего нахохлились, как куры на нашесте! Ну! Какова будет ваша воля?.. Не мне же одному отвечать за нелепый приказ Пентагона?..

— Я бы попросил!..— раздался визгливый голосок сидевшего напротив Гюнта авиационного генерала. Он как раз в это время ожидал указа президента о назначении его командующим воздушной эскадрой. Возражал Гюнту, а сам поглядывал на члена комитета в штатском,— именно он был тут личным представителем президента.

Гюнт помрачнел; повернувшись к генералу-авиатору, загудел:

— Чани! Ваша дерзкая выходка...

Но как раз в этот момент с Русского острова последовал пучок импульсов в голову Гюнта. Он вздрогнул, привстал, выгнулся и — рухнул в кресло. Вращая белками глаз, проговорил:

— Не понимаю... Что-то в голове треснуло.

Потёр ладонью затылок и вдруг заорал что было сил:

— Не потерплю гвалта!.. Забыли, кто нам деньги даёт!..

Поднялся и, продолжая тереть ладонью затылок, быстрым шагом обошёл раз вокруг стола, другой раз... Остановился возле Чани и ни с того ни с сего схватил его за ворот кителя и так рванул, что тот вылетел из кресла. Но тут же вскочил, отбежал в угол кабинета и закричал:

— Да он же пьян!..

И побежал к двери, но Гюнт двумя прыжками настиг его и швырнул в другой угол кабинета. И в тот момент, когда он, сверкая дикими глазами, возвращался на своё место, сидевший от него по правую руку адмирал, такой же могучий сложением, как Гюнт, ощутил резкий толчок в затылок. Повернулся влево, потом вправо и, никого сзади себя не увидев, решил, что как-то незаметно своим кулачищем и его хватил Гюнт. Приподнялся в кресле, заорал:

— Вы пьяны, Гюнт! Или слетели с копыт!..

— Я пьян?.. Вы что себе позволяете, скотина Патрик?..

— Кто скотина? — заорал адмирал Патрик и со всего размаху залепил пощёчину Гюнту. И Гюнт, задохнувшись от ярости, выдернул из-под себя кресло и швырнул его в сидящих за столом, но те успели пригнуться, залезли под стол и на мгновение притихли. Кто-то позвонил по мобильнику в санитарную часть и сказал, что Гюнт сошёл с ума, быстрее пришлите врачей.

Папаша Джо смотрел на эту сцену и не верил своим глазам. Драгане он сказал:

— Это фантастика. Такого не может быть.

Драгана знала, что её супруг Борис Простаков испытывал недавно открытый им способ именно такого воздействия на мозг лучей Импульсатора, и сказала Папе Джо:

— Наш Василий решил наказать членов комитета за войну в Ираке и превратил ваших генералов в пьяных дебоширов. Он ударил их большой дозой лучей Импульсатора. В малой дозе эти лучи лечат людей, а большие... вот смотрите, во что превратились важные и умные дяди.

А тем временем члены комитета, один за другим, вышли из кабинета, а генерал Гюнт надел кожаный плащ и тоже хотел выйти, но путь ему преградили два дюжих санитара. Один из них что-то хотел спросить, но Гюнт хватил его кулачищем по уху и уж хотел ударить второго, но санитары его схватили и потащили к двери. Но генерал вырвался и стал избивать обоих. Тогда санитары как-то изловчились, схватили Гюнта за руки и подтащили к раскрытому окну. Здесь они приподняли полы его кожаного пальто, перевалили грузное тело через подоконник. Генерал повис за окном. Санитары подсунули полы его пальто под раму, крепко закрыли окно и генерал остался висеть снаружи. Некоторое время он висел молча, очевидно не понимая, что с ним произошло, а затем истошным голосом стал звать на помощь.

Папа Джо повернулся к помощнику Кларку:

— Кларк, вы понимаете, что происходит?

— Признаться, не очень. Я всего ожидал от Василия, но чтобы сыграть такую штуку!..

Папа Джо перевёл взгляд на губернатора. Тот тихо и как будто виновато проговорил:

— Если у них есть такое!..

И он пожал плечами.

Драгана выключила компьютер.