Баронесса Настя

Кейда любила автомобильные путешествия, особенно, здесь, в приграничных со Швейцарией местах, где война ничем не обозначила своё страшное лицо. И поля, и виноградники здесь тянулись ровными рядами, и домики, как грибы с красными головками казались безлюдными, точно нарисованными. А вдоль шоссе вились пешеходные дорожки. Их здесь выкладывали из серого песчаника, добываемого поблизости в альпийских карьерах. На холмах и пригорках, на склонах гор тут и там, точно невесты в белых платьях, красовались храмы и часовенки, к облакам тянулись колокольни.

— На фронте было сложнее... — продолжила Кейда начатый Робертом разговор. И она говорила правду. Вспомнила ночной рейд с Пряхиным в тыл немцев, — то была ночь ужасов.

— А теперь вы отдыхаете. И — слава Богу. Поживите ещё и жизнью немецкой аристократки. Вам идёт роль баронессы. Мы за вас рады, мы вас любим.

— Вы? Но, позвольте, я ведь вас не знаю.

— Мы ваши друзья.

«Так отвечают, когда хотят сбить с толку, обезоружить... «Ваши друзья». Но кто же эти мои друзья?» Беседа напоминала игру в кошки-мышки, но Кейда не хотела быть мышкой. Она всё ещё ждала ответа на свои вопросы, но Роберт будто бы забыл о них и был весь поглощён дорогой.

Она старалась быть предельно собранной. Страха не было.

— Куда мы едем?

— Вы меня боитесь?

— Нет. Если я на фронте не боялась русского Ивана, так чего же буду бояться здесь?

— Конечная цель нашего путешествия — остров Мейнау. Там замок мальтийского командора. Будете моей гостьей.

— А что такое мальтийский командор? Это вы командор?

— У русских есть хорошая пословица: много не надо знать, а то быстро состаришься.

Повернулся к Кейде, тепло, по-родственному улыбнулся.

— Вам нравятся русские пословицы?

Кейда ответила не сразу, в глазах её проступило лёгкое, как летнее облачко, чувство грусти.

— Русские? Да, в них много смысла и много юмора. Я ведь немного знаю русский.

— В вас скрыта большая сила, — знаете ли вы об этом?

— Знаю.

— Да, знаете? Сомневаюсь. А между тем, вам свою силу нужно хорошо знать, чтобы умно ею распорядиться.

— А вы научите меня.

Роберт делал вид, что не слышит её слов или не придаёт им значения.

— Таким женщинам, как вы, нужно быть в блиндаже, — в таком, чтобы крыша над головой — в три наката. А не то — снайперы подстрелят, снаряд рядом разорвётся, граната, мина...

«Ребус какой-то», — думала Кейда.

— Такие женщины, как вы, себе не принадлежат, они — явление общественное, и распоряжаться ими должны умные люди.

— Как хотите, а я в толк не возьму, куда вы клоните.

— Вы задумывались над такой стороной жизни человеческой: кто обыкновенно стоит у плеча владыки? Ну, к примеру, знаете, кто стелит постель Гитлеру?

— Да, знаю. Ева Браун.

— Точно. А Сталину?

— Не знаю.

— Огненно-рыжая красавица, племянница Кагановича. А кто Черчиллю перед сном сигару зажигает? А кто Рузвельта из инвалидной коляски на койку переваливает?..

— Нет, паралитики меня никогда не интересовали. Я в детстве сказки про богатырей читала, Робин Гуда любила. А тут, извините, сиделки, да няни... Проза какая!

— Сиделки — проза? Да, милая баронесса, они, конечно, сиделки и няни, но нянчат-то кого? Кого на руках качают? Шар земной, и нас с вами — тоже. Такая у них сила.

Автомобили, обогнув озеро и проехав километров двадцать по северо-западному берегу, остановились у небольшой пристани, и Роберт предложил Кейде пересесть с ним в лодку, где их уже поджидал гребец. Анчар, поняв в чём дело, прыгнул первым.

Роберт показал на остров, посреди которого возвышался дрожавший в полдневном мареве седой замок.

— Вы, конечно, знаете этот прелестный уголок, — наклонился к Кейде Роберт.

— Нет, я здесь не бывала.

— Остров Мейнау ещё в прошлом веке был куплен мальтийским орденом.

— А сейчас?

— Сейчас? Он и сейчас наш.

Клубок тайн и загадок продолжал наматывался, но Кейда не пыталась узнать всё сразу. Ей было довольно и того, что провидение посылало ей людей, которые одну за другой раскрывали перед ней двери в подземелья Ацера, к соотечественникам, ради которых она и пускалась на дерзкие авантюры.

Теперь перед ней замок мальтийского командора. Что ждёт Кейду за его стенами? И что это такое — мальтийский командор? И хорошо ли она делала, что доверилась незнакомому и, по всему видно, могущественному человеку?

При входе в замок их встретил мужчина в чёрном костюме, который в покорном молчании наклонил голову. Поодаль в коридоре стояла женщина.

Роберт поцеловал руку Кейды.

— Прощаюсь с вами до завтра. Фрау Катарина, — обернулся он к женщине, — покажет вам комнаты.

Женщина повела её в дальнее крыло замка на третий этаж. По пути то там, то здесь до слуха доносились неясные шумы, где-то из приоткрытой двери вырвался резкий крик, — Кейда вздрогнула и машинально прибавила шаг.

— У вас живёт много людей? — обратилась она к спутнице.

— Приезжие, — сказала Катарина по-русски.

— Вы русская?

— Я знаю русский язык, — уклончиво проговорила Катарина.

— А немецкий вы знаете? — спросила Кейда по-немецки. Но это уже походило на допрос, и Катарина ответила не сразу и с явным оттенком недовольства в голосе, но снова по-русски:

— Да, знаю, но плохо.

Кейда поняла: служанке приказано говорить с ней по-русски. Тревожный признак. Тем более в незнакомой обстановке этого островного замка. И как всегда в подобных случаях вся подобралась, словно сжатая пружина, почувствовала прилив сил. И пёс, следовавший впереди, вдруг повернулся, подождал и когда её рука коснулась его шеи, тихо и тревожно взвизгнул. Неужели он слышит её тревогу? Поразительно! Да уж и пёс ли он? Может, Анчар какое-то высшее, загадочное существо, ангел-хранитель, посланный небесами?..

Она склонилась к Анчару и щекой прижалась к его морде. Фрау Катарина, увидев эту сцену, тоже приостановилась и с изумлением смотрела на них. Потом она распахнула двери и предложила войти в комнату с мебелью тёмного дерева.

Электрические лампы походили на гроздья свечей. Посредине стояла кровать. Постель благоухала свежестью, возле окна у зеркала прижался к стене маленький полумесяцем диван. А рядом — кресло. В него и опустилась уставшая от дорог и волнений Кейда.

Меж тем, Анчар по-хозяйски обошёл и обнюхал все закутки, заглянул в приоткрытую дверь ванной, толкнул её лапой и повернулся к хозяйке: погляди, мол, что тут для тебя приготовлено. Собственно, тут была даже не ванна, а бассейн, облицованный васильковым кафелем, и все ручки и краны — фарфоровые, отделанные хромированным металлом. На полках рядом с зеркалами — мыло, духи, кремы...

Словно дух святой выросла в дверях Катарина. Смотрела ласково, с чуть заметной улыбкой.

— Ванну желаете принять?

— Если можно.

— Да, да... Вот полотенце, и всё тут... к вашим услугам.

Скоро бассейн был полон, и Катарина опорожнила в него флакон с какой-то жидкостью, распространив в воздухе аромат леса и утренней озёрной свежести. И не выходила из ванной, а села в одно из кресел, стоявших в простенках между зеркалами. На почтительном расстоянии от неё и от ванны расположился Анчар.

Кейда поначалу стеснялась Катарины и даже Анчара, но потом решила, что так тут заведено: служанка не выходит из ванной, пока ей не прикажет хозяйка. Она быстренько разделась, и перед Катариной, словно из пены морской, поднялась Афродита.

Катарина повторила вопрос, который в подобной обстановке задавала ей и фрау Мозель:

— Сколько вам лет?

— Семидесяти ещё нет, — улыбнулась Кейда, и Катарина громко засмеялась.

— Представляю себе господ англичан, если б они вас увидели.

— Англичан? Почему англичан?

— Хозяин замка — англичанин. Тут, правда, со всего света гости, но больше — англичане. Им барон Ацер из Мерсбурга присылает русских девиц. Молоденькие, лет по пятнадцать-шестнадцать. Их отбирают для него во всех лагерях. Разных я тут вижу, но таких прекрасных, как вы, госпожа баронесса...

— Вы полагаете, и меня для утех?

— Что вы, что вы? — замахала руками служанка. Вы баронесса, знатная госпожа, — о вас нам сказал сам командор, он с вами приехал.

— Командор? Что это за звание? Такой чин, видно, в английских войсках есть.

Катарина смутилась и ничего не ответила. Поднялась с кресла:

— Вам нужно что-нибудь? На ночь я вам волосы уложу.

— На ночь? Хорошо. Я вас позову. А теперь Анчара бы покормить.

— Я и вам, и ему ужин принесу.

— Мне молока и белых сухариков, если они есть.

— О, да, найдутся.

Кейда направилась к постели. Ей хотелось полежать с дороги. И хотя в голове её роем жужжали тревожные мысли, смутные догадки, она очень скоро заснула. И ей приснился сон: она стоит по стойке «смирно» перед командиром огневого взвода и ждёт распоряжений. И Пряхин ей что-то говорит, но голоса его она не слышит. К ним подходит генерал и тоже что-то говорит, но и его голоса не слышно. И неожиданно, словно спустившись с небес, к ним присоединяется мама. Она тянет к ней руки, плачет, — но и её не слышно...

Кейда открывает глаза и видит, как фрау Катарина, стараясь не греметь, расставляет перед ней на столике чашку с молоком, блюдо с пирожными, шоколадом и сухариками.

У стены под окном поставлены чашки с водой и едой для Анчара. Но пёс не подходит к ним, он сидит у изголовья хозяйки и зорко наблюдает за каждым движением фрау Катарины. Впрочем, тревоги не проявляет. И Кейда, поблагодарив служанку, принимается за ужин.

Пока она спала, Катарина принесла ей халат, — светло-оранжевый, как луч заходящего солнца, — небрежно бросила его на спинку кресла и тут же поставила отделанные серебряной вязью туфельки. Халатик ей понравился настолько, что она вдруг возгорелась желанием иметь точно такой же, да и туфельки, похожие на хрустальные башмачки Золушки, тоже.

Кейда стояла у окна, поглаживала шею прильнувшего к ней Анчара и смотрела на берег озера, с которого к замку был перекинут довольно крепкий, на бетонных опорах, мост. А за мостом, на пологом зелёном склоне разбросала весёлые белобокие домики маленькая деревушка. Они, деревушки, были тут справа и слева, и там далеко, в окрашенных золотом заходящего солнца горах.

Всё тут напоминало Кейде исполинский цирк под открытым небом: озеро — арена, берега и поднимающиеся кверху поля — зрительный зал. Но только на зелёных и чистых склонах не люди, а домики деревень, хуторов. Светятся белизной стен богатые дворцы, виллы... Да, тут вся Швейцария в миниатюре, три её кантона — Тургау, Санкт-Галлен и Аппенцелль.

Над последними двумя поднимаются Альпы.

Неслышно подошла сзади фрау Катарина, тихо проговорила:

— Майор Венцель просит принять его. Вы знаете майора Венцеля?

Кейда кивнула: да, знаю. Взглянула на себя в зеркало:

— Зовите майора.

И села в кресло, обняв левой рукой Анчара.

Майор Венцель, заместитель Ацера, — его лишь однажды видела Кейда, — вошёл смело, как старый знакомый. Щёлкнул каблуками. Кейда царственно, лениво протянула руку. Майор порывисто, с жаром поцеловал её. Кейда сидела прямо, смотрела строго.

— Рада вас видеть, майор. Вы, верно, с поручением от полковника Ацера?

— Ну, нет, скорее, наоборот: без его ведома. Как бы тайком, по особо важному делу.

— Я знала вас как человека долга и строгой дисциплины.

— Да, вы не ошиблись. Чувство высшего долга движет мною и теперь. Но для начала хочу знать: могу ли я вам довериться? Можно ли рассчитывать на ваш высокий патриотизм и личную преданность фюреру?

Кейда стремительно поднялась, выбросила вперёд руку.

— Я солдат фюрера и буду ему верна до гроба!

Майор, испугавшись, даже отступил в сторону, но быстро собрался с духом, оглядел комнату и подвинул к креслу стул. Анчар зорко наблюдал за ним, но, видимо, не находил в его словах и движениях дурных намерений, был спокоен.

Так же спокойно и ласково смотрела Кейда в синие, тревожно напряжённые глаза майора. Он был молод, светловолос и атлетически сложен — чистопородный ариец. Лицо покрылось бледностью, — по всему видно, он сильно волновался. Кейда же, хоть и была лет на десять моложе собеседника, упорно и с чуть заметной лукавой усмешкой прощупывала взглядом офицера.

— Вы хотели мне что-то сказать, майор.

Она кивнула головой на дверь и взглядом взывала к осторожности.

— Не беспокойтесь, — сказал майор, — нас никто не слышит. Катарине я доверяю.

Вздохнул глубоко, сощурил глаза.

— Полковник Ацер и господа из замка мальтийского командора готовят крупную диверсию против фюрера.

— Вы меня пугаете.

— Баронесса! Я говорю вам правду. Наберитесь мужества меня понять. И то же вам скажет ваш брат, доблестный офицер германской армии Вильгельм. Вы должны решить с кем вы — с Ацером или с нами?

— С фюрером. Я с фюрером, господин майор. И если Ацер... Если вы представите доказательства...

Кейда снова поднялась, приняла боевую стойку.

— Готова собственноручно без посторонней помощи...

— Нет, нет! Как раз действий с вашей стороны никаких не надо, вы только знайте об этом. И как-нибудь ненароком, нечаянно не дайте себя втянуть в масонскую авантюру.

— Масонскую? Что это такое — масонскую?

— A-а... Это долго объяснять. Масоны — секта, братство, их ещё называют каменщиками. Они есть везде — и в Германии, и в России. Их можно встретить возле Гитлера и в окружении Сталина, а уж что касается Черчилля или Рузвельта, — они там всюду.

— Но — каменщики? Я в толк не возьму. Каменщики, маляры, плотники строят дома!

— Они тоже строят дом, но только не для других, а для себя. И дом этот золотой, из чистого золота. Масоны всюду ищут золото. Деньги и золото! Человек, создававший масонскую братию, сказал: «Дайте нам деньги, и нам неважно, какая будет власть». Сказано давно, двести лет назад. А теперь ещё им понадобились и газеты, и журналы, и радио. Они злейшие враги Гитлера. Наш фюрер долго думал, куда пойти войной — на Запад или на Восток, но вся штука в том, что Россия полностью подпала под власть масонов. И фюрер свои дивизии устремил туда.

— Целил в масонов, а попал в Ивана?

— Ну... это — длинная история, как-нибудь в другой раз...

— А Сталин? Он тоже...

— Сам-то Сталин, скорее всего, и не масон, но братья-каменщики в России всюду — и в советах, и в партийном руководстве. Но главное — печать. Она там вся у них. Этот же... глупый, чванливый грузин в кармане у них сидит, не рыпается. Русский Иван, защищая свой дом, прикрыл грудью и клопов, заползших во все щели. Знай он об этом, он бы задолго до нашего нападения шуганул бы иноземную свору. Но он ничего не знает — и со всей славянской яростью лупит нашего бедного Фрица, и, похоже, нас всех расколошматит и войдёт в Берлин.

— А они, братья-каменщики?

— Они сейчас вывозят из Германии золото. И хозяин Мальтийского замка, — он выгребает золото из мюнхенских банков, а потом, после войны, — всем — и немцам и русским — они продиктуют свою волю.

— Но, может быть, им бы нашу сторону занять? — кидала наживку Кейда.

— Странная у вас логика, госпожа баронесса! — с явным раздражением отозвался майор. — Германия двинула против них всю свою мощь, хочет мир избавить от вселенской заразы, а вы...

— Простите, майор, я не подумала. Я, право, и не полагала ни о чём подобном. Знала только, что нам нужны пространства России, а тут — каменщики.

Кейда виновато улыбнулась собеседнику, одарила ласковым взглядом и, склонившись к нему, проговорила:

— Вы, право, очень интересный собеседник, — не заказать ли вам кофе?

— Не откажусь! — сказал майор. И зачем-то поднялся, прошёл за спинку кресла и там принял позу оратора.

— Наш Ацер и весь сонм разноязычных молодцов, как осы в здешних замках, — все они враги фюрера и всего человечества. И Сталин, запускающий их нам под рубашку, скоро на себе испытает их коварство. Ему бы договориться с фюрером да объединить силы двух близких по духу народов, да двинуть бы эту мощь на Англию и Америку, и на все страны, где плотно укоренились каменщики! Но Сталин — азиат, он не знает и не любит русских, ненавидит нас, немцев. Вот я вам прочту выписку из газет. Послушайте, что сын его Яков на допросе сказал: «Сталин... боится русского национального движения. Создание оппозиционного Сталину национального русского правительства могло бы подготовить путь к скорой Победе».

Он, Яков, и нам глаза раскрывает. Нам бы с самолётов не бомбы на них бросать, а листовки да газеты на русском языке, и всех вождей их раскрывать да показывать, кто они такие: и Сталин кто такой, и Ленин, которому они молятся. Да рацию бы для русских наладить и вещать день и ночь, вот тогда и посмотрели, что бы от них осталось, от кремлёвских правителей. Сталин один чего стоит! Да его бы и называть не иначе, как Джугашвили, и высмеивать бы русских: зачем, мол, вы, глупые бараны, на престол грузина сухорукого возвели? Русского что ли не нашлось? Неужто мол, так глупы вы, что одного умного из русских не нашли?.. А, впрочем, что я говорю! В Америке и вовсе паралитик правит, а в Англии эту жирную свинью, Черчилля, посадили. А Сталин ещё и ростом с ноготок. Рябой карлик!

Катарина принесла ужин, и майор Венцель, распалённый вниманием собеседницы, принялся с аппетитом есть. Один за другим поднимал тосты, предлагая пить за фюрера, за победу и не смущался тем обстоятельством, что Кейда лишь поднимала бокал, но даже не касалась его губами.

— Пью за ваш Рыцарский крест. Слышал, что сам фюрер прикрепил его вам на грудь...

Майор запнулся на этом слове, мельком взглянул на крепкую, проступающую из-под воздушной ткани девичью грудь баронессы, опалил себя дерзкой мыслью, но тут же подумал; баронесса! Девушка!.. Что за чушь бросается мне с вином в голову?

Повернулся к Анчару, сидевшему всё это время у ног хозяйки, потянул было к нему руку, но Кейда сказала:

— Остерегитесь! Мой пёс добр и благодушен, но к мужчинам меня ревнует.

Венцель вскинул голову:

— М-да-а... Цербер!

Кейда разливала кофе — пахучий, дымящийся. Оглушённая смелым откровением майора, она не скрывала к нему своей приязни, благодарности за доверие.

— Я вам признательна. Вы мне доверились, и я ценю это, — сказала она, как бы в поощрение пододвигая к собеседнику блюдо с пирожными, сдобными сухариками, печеньем.

— Я не так смел и доверчив, как вам могло показаться. Встретиться с вами и быть откровенным повелел мне Павел Николаевич.

— Павел Николаевич? — встрепенулась Кейда. И Анчар привстал, кинул взгляд на Венцеля и мордой потянулся к хозяйке: не грозит ли тебе опасность?

Кейда повторила вопрос.

— Да, он самый. Павел Николаевич, русский учёный, изобретатель, мудрец... Он первый открыл нам глаза на этих... мальтийских сычей. Он по велению старого барона выкраден у Ацера — для фюрера, для будущего Германии. Там у него лаборатория, он атомщик, но пока создаёт акустические приборы для обнаружения подводных лодок.

— Он работает на немцев?

— Он создаёт приборы, но генералу Функу сказал: предателем своего народа не будет, и, следовательно, до конца войны секретов своих не выдаст. Ваш дядюшка приказал фрау Мозель хорошо кормить русского учёного, часто менять ему постель, бельё... Ну, и она — старалась.

Краска смущения бросилась в лицо Кейды: намёк был слишком прозрачен. Она поднялась, отошла к окну. У ворот замка и дальше, за воротами, в свете неярких, качающихся на ветру ламп сновали люди, подъезжали и отъезжали машины, здесь, как и в ацеровском замке, ни днём, ни ночью не затихала жизнь, и какие-то люди, может быть, и не знавшие друг друга, всё время колготились у ворот и внутри усадьбы, кого-то искали, чего-то добивались.

Сгустился вечер. В левой стороне, за окрестными угодьями замка, светились огоньки деревень и отдельных домов. Швейцарию не бомбили, и крестьяне, и владельцы замков и вилл не соблюдали светомаскировку.

Настя вдруг сейчас ощутила себя за границами войны, в мире, где не рвутся бомбы, не гремят выстрелы, и ей остро захотелось такой же тишины для своей Родины, многострадального Ленинграда, городов и сёл Украины, Белоруссии, где полыхали пожары, плакали дети, а вокруг ухала и стонала от разрывов земля.

У неё за спиной сидел и прихлёбывал горячий кофе немец. Это они, немцы, принесли столько горя её земле, родным русским, и не только им. Но война не щадит и немцев, и, может быть, ещё с большей жестокостью катится на них огненный вал возмездия. Они даже здесь, в глубоком германском тылу, все встревожены, с тайным и животным страхом ожидают расплаты.

Казалось странным, что, заглядывая немцам в глаза, она не испытывала к ним ненависти, злоба к ним была на фронте, здесь она увидела людей мирных, иногда даже приятных, весёлых, лёгких и понятных, — ловила себя на мысли, что иные ей даже нравятся, их даже жалко и хочется им помочь. Вот и этот — Венцель. Доверился ей, открыл тайну.

Вернулась к столу, сказала просто:

— Надеюсь, вы не станете строго судить моё невежество: я раньше знала — есть немцы и русские, мы должны завоевать пространство, а тут — каменщики! Мой ум теряется. Объясните мне проще, — что нужно им в наших краях?

— Они всюду ищут власть и деньги. Для того и спаялись в ложи с железной дисциплиной. Все общественные движения захвачены евреями и постепенно прониклись их жестокостью, их надменным, всепожирающим эгоизмом: сегодня — золото, газеты, а завтра — власть над миром. Мы, немцы, кое-что о них знаем, — нам раскрыл глаза фюрер, для других народов — они тайна за семью печатями. И если Германии суждено проиграть в войне, масоны вновь воцарятся в мире, — тогда уже на сотни лет.

— Но что же делать русскому Ивану? Не отдавать же нам, немцам, свой дом только потому, что в нём завелись клопы?

— Иван — дурак, медведь нечёсаный! Ему бы осознать, понять идеи фюрера, и мы бы с ним вместе хлопнули по башке глупых англичан да америкашек, — тут бы и пришёл конец евреям. На всей планете наступил бы рай земной, потому как их же главный раввин Маркс будто бы сказал: человечество ни к чему хорошему не придёт, если не освободит себя от евреев. Майор Венцель, распаляясь в ораторском азарте, говорил и говорил...

В окна сквозь кисейные гардины уж глядели весёлые полоски рассвета. Утром предстояла поездка в Цюрих, которую накануне предложил Роберт.

...Словно цветные кубики в калейдоскопе вспыхнули перед глазами и проплыли левой стороной немецкие игрушечные города Оберульдинген, Иберлинген, Людвигсхафен... Свернули налево и вдоль железной дороги помчались на Винтертур — древний швейцарский городок, окружённый со всех сторон монастырями, замками и церквами, над которыми возвышались белые прямоугольники колоколен.

В Винтертуре заехали на рынок, Роберт купил большую корзину с фруктами и овощами: на дне её лежали два арбуза, дыня, и большие, с детскую голову, помидоры. А сверху прозрачно розовели гроздья винограда, персики и абрикосы.

Не задерживаясь, поехали в Цюрих. Отсюда — к Цугскому озеру и там, достигнув окраин прелестного городка Арт, свернули в горы и скоро увидели не то обелиск, не то часовенку — в память деревни Голдау, разрушенной в прошлом веке обвалом горы, у подножия которой деревня ютилась. Кейде об этом сказал Роберт. В печальном молчании они стояли несколько минут. Роберт показал на синевшее в стороне маленькое озеро и на лепившуюся у его берегов деревню Ловерци.

— И эта деревня тоже была наполовину снесена летевшими туда от обвала глыбами камней.

Подъехали к берегу реки Глатт, несущей свои тихие воды на север, в сторону Рейна. Шофёр разложил на траве коврик, выставил корзину с вином, овощами, фруктами и отвёл машину метров на двести от берега. Две другие машины, не сворачивая к реке, лишь остановились на минуту; командор махнул им рукой, и они покатили в сторону Цюриха.

— Жарко, — сказал Роберт, — Пожалуй, искупаемся.

— Купайтесь, я посижу вот здесь.

И Кейда, поправив широкополую шляпу, села на горячий камень у самой воды. Было жарко, и ей очень хотелось купаться, но она стеснялась. Роберт не спеша разделся и, не взглянув на Кейду, лёгким спортивным шагом направился в воду... Плыл он легко, при каждом взмахе руки почти до пояса обнажая спину. Он, конечно, знал, что Кейда смотрит на него, и это придавало ему силы. В то же время не хотелось показывать своего азарта.

На берегу он надел халат и подошёл к Кейде.

— У нас мало времени, я буду говорить без предисловий. Капитан Мишин-Винт недавно был у меня в замке, — он поручил вас моему попечению.

Кейда молчала. Она не смутилась, не изменилась в лице — и даже глазом не повела, ведь недавно это же, почти слово в слово ей говорил Ацер.

— Вы молодец, отлично играете роль баронессы.

Кейда медленно повернула к нему лицо, серьёзно и даже с некоторым презрением проговорила:

— Что же вы замолчали? Говорите.

— Я понимаю: быть баронессой приятнее, чем сержантом, но вы и дальше играйте свою роль. И вживайтесь в неё, привыкайте к роскоши, почестям, богатству, — роль баронессы Мы планируем вам в своём грандиозном спектакле. И роль эту вы будете играть всю жизнь.

— Кто это вы, и что за спектакль вы затеяли?

— Вторая мировая война заканчивается, но третья планируется. Нам с вами отведена роль тайных сотрудников главного штаба этой войны.

— Но если я... не пожелаю стать тайным сотрудником?

— Вы будете уничтожены. И ваша семья, и ваши близкие — все превратятся в пепел.

Роберт говорил тихим спокойным голосом, — так, будто речь шла о житейских пустяках.

— Надеюсь, мне будет присвоено звание генерала?

Кейда продолжала сохранять слегка презрительный, игривый и несколько ироничный тон.

Роберт снял халат, расстелил его на песке и лёг на спину.

— Я — командор и буду вашим режиссёром и — хозяином.

— Хозяином?

— Да, хозяином. И Ацер, и Мишин-Винт и начальник Мишина-Винта, и начальник того начальника, — все они из моей команды. Отныне и мать ваша, и отец — все они поступили в моё распоряжение. И Владимир Пряхин — командир вашей батареи.

— Владимир Пряхин?

— Да, Пряхин. Он по воле командования пустился вас искать. Надел форму немецкого капитана, назвался раненым и прибыл в окрестности замка Функов.

Кейда жадно смотрела на Роберта, внимала каждому слову. А Роберт не торопился. Натянул на нос чёрные громадные очки, смотрел на небо. Там в беспредельной вышине плавали облака, похожие на перья растерзанного крыла чайки или лебедя, воздушные потоки продолжали растаскивать их, множить на мелкие, рваные обрывки, которое тут же на глазах таяли и бесследно исчезали.

Сложные, новые мучительно сладкие чувства владели в эту минуту Робертом — этим могущественным, не знающим преград человеком, баловнем судьбы, красавцем-мужчиной, чей взгляд волновал невинных красавиц и умудрённых опытом львиц высшего света.

Он был чрезвычайным и полномочным послом Филадельфийского клуба банкиров, «совета богов», состоящего из десяти самых богатых людей Америки. Его жизнь проходила в дорогах, в министерствах, банках, королевских вагонах и самолётах, в дорогих салонах океанских лайнеров, в капитанских каютах военных кораблей. Он был почётным гостем мэров и губернаторов, королей и президентов. Его имя не знали журналисты, о нём почти совсем не говорили и мало кто мог оценить границы его могущества. Но это могущество чувствовалось во всей его фигуре, в жестах, голосе и манере говорить.

Сейчас его могущество было поколеблено, по крайней мере, в его собственных глазах. Ему понравилась Кейда, и настолько, что он даже подумал: не судьба ли это его? И он с досадой вспоминал их вчерашний уговор с Ацером. Тот признался, что ему чертовски нравится эта эрзац-баронесса, и он хотел бы на ней жениться. Роберт, не видя ещё Кейды, благословил замысел Ацера. «Что ж, — подумал Роберт, — пусть и функовский замок будет закреплён за нами». Но теперь он горько жалел о своём согласии. «Ацер... — повторял он мысленно, — чтобы горбатый долговязый шваб владел этим сокровищем?..»

— Вы бы искупались, — сказал он Кейде.

— Да, пожалуй. Но для этого я отойду подальше.

— Купайтесь здесь. Вам нечего меня стесняться. Мы же на пляже.

Кейда ничего не сказала, но решительно пошла по берегу. И отойдя совсем далеко, метров на сто, не спеша разделась и вошла в воду.

«Кажется, я с ней говорил слишком бесцеремонно», — продолжал невесёлые и не очень приятные размышления Роберт. Он, обыкновенно, не любил копаться в природе своих поступков и умел не придавать значения даже своим явным промахам, но теперь он как бы вдруг утратил свою силу и власть — сомневался, анализировал каждое слово, которое только что говорил Кейде. Ему хотелось нравиться ей, — впервые, может быть, за всю жизнь он так страстно желал произвести на женщину хорошее впечатление.

Пока Кейда купалась, Роберт принёс корзину со снедью и стал раскладывать на коврике. Поймал себя на мысли, что и здесь хочет угодить, понравиться.

Чувство это было для Роберта новым, почти незнакомым: он в роли прислужника. Но, странное дело, роль эта ему нравилась, и он нетерпеливо ожидал Кейду.

Ели с аппетитом. Роберт был весел, болтал о пустяках, но Кейда была задумчивой и молчала. И тогда снова о деле, и вполне серьёзно, заговорил Роберт.

— Вы, как белочка, попали в клетку, из которой нет выхода, — понимаете ли своё положение?

— Нет, не понимаю.

— Ну вот, я так и знал. И в наших интересах было оставлять вас в вашем заблуждении, но тут возникло одно обстоятельство; вы нравитесь Ацеру. Он вас полюбил, он хочет на вас жениться.

— Ацер? Жениться на мне? Да как же это у него получится без моего желания и согласия?

Роберт улыбнулся, он явно затруднялся подыскать подходящий ответ.

Заговорил уклончиво.

— В конце концов, есть восточные законы для женщин: шах не спрашивает возлюбленную, нравится ли ей его нос?

— Да, конечно, в диких странах девочек помещают в гаремы, есть и другие формы насилия.

Она гордо вскинула голову.

— Но есть в мире и много женщин, готовых умереть, но отстоять себя.

— Женщина сопротивляется до тех пор, пока её защищают друзья.

— У меня много друзей.

— Но все ваши друзья служат нам. Они наши сотрудники.

Тон и манера, которыми всё это говорилось, не оставляли сомнений. Если Мишин-Винт выдал её этим людям, значит, она должна с ними ладить. Она попала в капкан. Она не чувствовала боли, но крепость ловушки явственно ощущала.

— Что же делать?

— Ничего. Как и прежде, оставайтесь баронессой, — продолжал он тёплым, дружеским тоном. — Устраивайте балы, приёмы, обеды, ужины. Функи разорились, и их замок пойдёт под залог местному банкиру Вольфсону. Но вы получите все нужные средства.

Кейда продолжала смотреть вдаль, хотя на середине озера, куда достигал её взгляд, не видела одинокого паруса, которым минуту назад любовалась.

— Как мои родители?

— С ними будет всё в порядке.

Захотелось показать, что какие бы ни сложились вокруг неё обстоятельства, пешкой ни в чьих руках не будет. Поднялась и, не поворачиваясь к Роберту, сказала:

— Хочу домой.

— Подождём моих людей, они поехали в Цюрих за деньгами.

— Вечером того же дня «Пчёлка» доставила Кейду в функовский замок. Провожавший её молодой человек без приглашения проследовал за ней наверх, в её апартаменты, и здесь на столе раскрыл чемодан. Из него он достал три шкатулки.

— Вам шеф прислал золото. Откупите замок на своё имя. Будете хозяйкой. И вот ещё... Кредитные карточки. По ним в местном банке будете получать рейхсмарки. Тут много рейхсмарок. Хватит вам на балы, наряды и на содержание прислуги. А эта вот...

Он протянул свою визитную карточку:

— Тут мой адрес в Лондоне. Я финансовый агент.

Кейда молчала. Мишин-Винт как перчатку передал её заморскому красавцу, очевидно, тесными узами связанному с Москвой. Теперь от него зависит не только её жизнь, но и жизнь её отца и матери. Наконец, — судьба трёхсот обитателей лагерей Ацера, учёных и инженеров. Хотелось быстрее встретиться с Павлом Николаевичем и обо всём ему рассказать.

Вместе с финансистом вышла во двор замка и здесь встретила фрау Мозель. Та была растеряна вся в слезах. Из-под расстёгнутой плащевой накидки выдавался тугой живот. Вцепившись Кейде в руки, горячо запричитала:

— Мы пропали, пропали, нас выгонят из замка! Он заложен, а срок платежей прошёл. Приходил инспектор, дал две недели на сборы.

Фрау Мозель вела её в замок.

— Пойдёмте, пойдёмте.

Перед массивной дубовой дверью остановились. Фрау постучала.

— Входите, — глухо отозвался мужской голос. У окна в помятой выцветшей форме стоял Вильгельм. Он не повернулся к вошедшим. Левый рукав френча безжизненно свисал к карману. Кейда подошла к нему.

— Вильгельм, здравствуй!

Он повернулся к ней и долго, безучастно смотрел в её прекрасные, грустно изумлённые глаза. Стоял он нетвёрдо, и голова его клонилась то назад, то вперёд. От него пахло спиртным. Кейда на минуту забыла своё положение. Перед ней был не немец, не враг, а молодой человек, повязанный с нею одной судьбой, названный братом. Он был несчастен своим увечьем и тем, что лишался дома и средств существования. Она его жалела.

Вильгельм улыбнулся и стыдливо повёл безруким плечом.

— Видишь, — сказал он, кивая на пустой рукав, — я стал на одну руку короче.

Кейда помогла ему сесть в кресло и села рядом.

Фрау Мозель вышла, — очевидно, из чувства такта.